Мысли о Гарольде — и вообще о Королевстве — уже не были такими мучительными. Мне приятно было вспомнить, как мы вместе сражались и вместе отдыхали. Как мы болтали, покачиваясь рядом в сёдлах… И как у нас не было ни минутки на лишнее слово, потому что надо было сбивать сосунов-разведчиков…
И как Гарольд сказал: «Ленка, ты настоящий друг». Тогда мне было приятно, но я не придала его словам особенного значения.
А теперь всё чаще думала: что он имел в виду?
Принц и Эльвира добровольно приняли на себя обязанности поваров. И принц, между прочим, оказался в этом деле весьма полезным — он умел то, за что я никогда бы не взялась. Например, разделывал кроличьи тушки. А я даже смотреть на это не могла.
Эльвира чувствовала себя лучше — с тех пор, как мы перестали есть грибы и ягоды, её желудок явно повеселел. Я шагала бодро, хоть и прихрамывала: нога всё ещё плохо разгибалась и временами болела. Я старалась не обращать внимания: вот наберусь опыта и сращу кости получше. А может, само пройдёт.
Места, по которым мы теперь шли, оказались не такими щедрыми на чудовищ: один раз я прикончила гигантскую «двойную змею», неприятно похожую на набитые песком колготки, в другой раз попалось какое-то чучело на тонких ножках, с круглым волосатым брюшком и огромным ртом. Чучело в жизни не видело боевого мага и страшно удивилось, когда я засадила ему молнию прямо в разинутую пасть. Завоняло палёным; чучело кинулось удирать, я ударила вслед, но промахнулась…
Мы шли под уклон, к морю. Каждый вечер я надеялась, что вот ещё несколько дней — и мы почувствуем его запах, услышим шум, выйдем наконец на берег. Но дни проходили, и я стала беспокоиться. Что, если туманная бабища и здесь нас настигла? Ночью снились кошмары: будто мы, описав круг, снова выходим к разрушенному замку. Я просыпалась, переводила дух, засыпала — и всё повторялось сначала…
— Лена, мы правильно идём? Ты верно выбрала направление?
— Да, — отвечала я, твёрдо глядя в глаза Эльвире и принцу. — Просто с башни я недооценила расстояние.
— Но там в самом деле море?
— Ну конечно! — Я начинала раздражаться. — Я вас обманываю, что ли?
Они переглядывались и оставляли меня в покое. Тем временем чистый лес со множеством зелёных полянок, ручьёв, речушек и маленьких озёр сменялся ельником — густым, тёмным, неприветливым.
— Лена, где же море?
— Мы идём на юго-запад. Я слежу.
На самом деле я уже была уверена, что туманная бабища играет нами, как котёнок клубком. Я не знала, как сказать об этом принцу и Эльвире; впрочем, скоро оказалось, что говорить ничего не надо.
Странный ветер прошёлся по лесу — влажный, с запахом сырой земли и глины. Странный шум вплёлся в привычный шелест ёлок — как будто гудела возле уха огромная раковина. Впереди показался просвет; мы припустили почти бегом. Как мешала моя хромая нога!
И мы выбежали на берег, но не моря, а громадной пропасти без дна. Как будто землю тут разрезали ножом и аккуратно разделили пополам — мы стояли на краю земли в прямом смысле слова, дальше не было ничего, только редкий туман, темнота и первые вечерние звёзды почти под ногами.
— Этого не может быть! — твёрдо сказала Эльвира. — Это, наверное, сон… Лена? Лена?!
Я легла на живот и подползла к краю пропасти. Срез был ровненький, его можно было показывать в школе как иллюстрацию устройства Земли: сверху почва (здесь извивалась половинка червяка, как будто его перерезали лопатой минуту назад). Дальше песок, глина, камни; дальше, наверное, видна была бы мантия и раскалённое земное ядро — если бы не расстояние, не темнота, не туман, который с каждой минутой становился гуще.
Я встала. Выпрямила спину. Обернулась к Эльвире и принцу:
— Это она. Она придёт за нами. Но мы не дадимся.
Оберон никогда не узнает, как мы погибли. И очень жаль — может быть, тогда пятно измены не лежало бы так густо на наших именах.
Туман сплотился, образуя приземистый трон, широкий, как диванище. А ещё через минуту моим глазам открылась восседающая на троне королева — туманная баба. С момента последней нашей встречи её нос набряк ещё больше, казалось, он вот-вот сорвётся с лица под грузом собственного веса. Её необъятный зад казался чёрной грозовой тучей. Глаза-воронки сошлись в кучку подо лбом: королева смотрела на меня, и только на меня. Эльвиру и принца она вообще в расчёт не брала.
— У зла нет власти, — сказала я скорее себе, чем чудовищу.
Бабища ухмыльнулась.
Я спросила себя: страшно?
Очень.
Хочу ли я бежать, скулить, удирать обратно в ельник?
Не хочу. И это даже странно; наверное, так чувствует себя настоящий солдат. Не новобранец и не юнга, я теперь боец, за моей спиной беззащитные люди, передо мной путь к морю.
И путь домой. К маме.
А кто осмелится встать между магом дороги — и его мамой?!
И я ухмыльнулась бабище в ответ.
Показалось мне — или она смутилась? Неужели глаза-воронки вильнули на секунду, неужели в них промелькнула растерянность?
Бойся меня, туманная толстуха. Бойся, жирная тётка. Убирайся с дороги, самозваная королева!
Навершие моего посоха полыхнуло так, что ненужным стало ночное зрение. Серый тусклый мир озарился зелёным и красным. Лицо бабищи набрякло, тело сделалось ещё более рыхлым и складчатым. В глазах-воронках загорелись мёртвенные бледные огоньки. Она подняла руку — толстую, трёхпалую; она будто подавала кому-то знак: майна, вниз.
И я вдруг увидела, как опускается небо.
Само небо, укрытое серыми тучами, шло на нас, будто давильный пресс. Заметался жуткий ветер, затрещали ветки за моей спиной, верхушка самого большого дерева сломалась, за ней другая, третья… Вопя от ужаса, попадали на землю принц и Эльвира.
Тогда я упёрла посох в землю и сказала себе: держать.
Из навершия вырос будто огненный столб. Он упёрся в тучи и замедлил их движение. Небо напряглось, навалилось, и я вместе с моим посохом превратилась в колонну, поддерживающую небеса.
Небо напирало. Посох трещал. Туманная бабища смотрела на меня, её чёрный рот кривился в усмешке. Вот я проиграла миллиметр… Ещё один… Ещё…
— У зла нет власти! — закричала я, изо всех сил отшвыривая от себя наступающие тучи. — Держать! У зла нет власти!
Внутри меня будто открылся вулкан. Горячий поток хлынул изо рта, из ноздрей, из ушей, и с этим потоком рванулось, как заклинание:
Наверх вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступает.
Врагу не сдаётся наш гордый «Варяг»!
Пощады никто не желает!
Столб света вырвался из навершия посоха и высоко-высоко отбросил наползавшие тучи. Запрыгали молнии по всему небу. Гром ударил по ушам, я оглохла. Затрещали, валясь, ёлки, задрожала земля, но я навалилась на посох и устояла. Я стояла, стояла и держала, прошла минута, другая, третья…
