II. Крестовые походы назывались «Священными войнами,» а значит, велись они в интересах Святой церкви. Римско-католическая церковь была не только инициатором и организатором крестовых походов на протяжении всей изучаемой нами эпохи, но видела в них свои цели и всегда предусматривала далеко идущие планы. С течением времени планы и задачи менялись, но всегда Апостольский престол продолжал оставаться вдохновителем, финансистом, регулярно арбитром в спорах между крестоносцами, и нередко — непосредственным участником военных экспедиций, Как викарий Христа, папа всегда был ответственным перед Богом за свои призывы и проповедь крестового похода, за деяния, свершенные крестоносцами.
В конце XI в. папство показало верующему путь к «великой цели» — путь к достижению «Божьего мира» (эта идея вошла в официальную доктрину крестовых походов), путь к личному спасению (что может быть важнее для верующего в его земной жизни?). Заодно оно нашло в крестовых походах достойное приложение страстной воинственности феодального общества, ибо внутри самой Европы от опустошительных войн рыцарей, от посягательства светских властей на имущество церкви страдала, естественно, и сама церковь. Крестовые походы — неординарное и — в сложившихся к концу XI в. условиях — мудрое решение. Папство «примирило» христианские идеи добра и милосердия с необходимостью войны. Направляя пыл военного сословия против иноверцев, оно, тем самым, не только выводит рыцарство за пределы Европы, но его руками пытается решить ряд собственных задач, изначально поставленных перед крестовыми походами, а именно: расширить власть Римской курии на Востоке, попытаться установить супрематию Рима над Константинополем, а главное, поднять собственный авторитет на Западе. Причины для подобных мечтаний были. Папство всерьез намеревалось использовать внутри- и внешнеполитические проблемы Византии и обратить себе на пользу призывы последней о помощи в борьбе с турками-сельджуками. Надо однако заметить, что в Византии никто серьезно не мог и подумать, что епископ Рима может получить какую-нибудь власть над Восточной церковью с ее древними, давно устоявшимися традициями и почитаемым патриархом.
Апостольский престол, занятый почти всю вторую половину XI в. борьбой с германским императором, получил с началом крестовых походов прекрасную возможность оттянуть силы (в том числе и немецкого рыцарства) на Восток и, тем самым, несколько ослабить позиции своего соперника в споре за инвеституру. Однако, не стоит преувеличивать реальность подобной проницательности последнего акта. Урбан II апеллировал прежде всего к французскому, а не к немецкому рыцарству. Поэтому вряд ли папа осознанно ставил перед собой задачу вывести из Европы немецких рыцарей и тем самым ослабить позиции германского императора. Но то, что за счет крестовых походов папство могло решить многие проблемы политического характера, несомненно. Не случайно впервые идея организации крестового похода на Восток приходит не Урбану II, а папе Григорию VII, когда отношения между Римом и германским императором обостряются до предела. Григорий VII, благодаря своим легатам, был прекрасно осведомлен о делах в Константинополе и Малой Азии. В его честолюбивые планы входило подчинение византийской церкви своей власти. Папу также вдохновляло продвижение христиан в Испании, поэтому Священная война, которая успешно велась на Пиренеях, с его точки зрения, должна была быть продолжена в Малой Азии. Он собирался отправить в Византию на помощь христианам армию европейских рыцарей. Эта армия должна была находиться под командованием церкви, ибо проблемы, которые она должна была решить, касались церкви. В связи с этим Григорий VII собирался даже лично руководить названным войском. В мечтах его войска выгнали бы безбожников из Малой Азии, а затем он бы держал Совет в Константинополе, где бы христиане Востока выразили бы ему свою покорность и признание верховной власти Рима
[23]. Однако не следует преувеличивать «прозорливость» и политический гений папства. Планам Григория VII не суждено было осуществиться. Во-первых, сама идея еще только начинает вырисовываться: этот великий папа не смог сформулировать идею, способную задеть за живое большую часть населения Европы. Сам Григорий VII призывал верующих выступить против неверных не во имя Бога, а во имя церкви и называл потенциальных крестоносцев не воинами Господа (milites dei), как это будет впоследствии, а воинами ев. Петра (milites Sancti Petri, militia Sancti Petri). T. e. не от самого Бога, а всего лишь от Апостольского престола ставил Григорий VII в зависимость войско крестоносцев. Таким образом, деяния крестоносцев оказывались более земными, чем божественными, и призывы папы не нашли того отклика в сердцах европейцев, на который он рассчитывал. Кроме того, если говорить о «земных», насущных европейских делах, то и они удерживали многих в Европе. Часть рыцарства была занята в Реконкисте на Пиренеях, надеясь и исполнить свой долг христианина и получить заодно там свою добычу. Норманны, союзники Григория VII, во главе с Робертом Гвискаром устремились в Италию и в 1071 г., захватили последнее владение Византии на юге Апеннин — г. Бари, а в 1061–1072 гг. утвердились и на Сицилии. В 1081 г. с благословения того же Григория VII они приступают к завоеваниям уже на территории Византии — на Балканах. Можно сказать, что и для норманнов призыв принять участие в крестовом походе на Восток прозвучал несколько преждевременно: рыцари Гвискара также еще были заняты своими делами в Европе. Крайне сложные отношения Григория VII и императора Священной Римской империи Генриха IV, в свою очередь, не давали возможности папе заниматься организацией крупной экспедиции за пределы Европы. Европейские дела для всех потенциальных участников похода пока еще были ближе и понятнее, и его время еще не могло настать.
Слава зачинателя крестоносного движения в Европе досталась не умному и деятельному Григорию VII, а в общем, совершенно обыкновенному человеку, на первый взгляд ничем не выдающемуся папе Урбану II. Однако одной риторики, исходившей из папской курии во все времена, было все-таки недостаточно. Надо отдать должное Урбану II и его окружению: они блестяще провели «пропагандистскую кампанию» похода.
Конечно же, идея организации крестового похода на Восток пришла Урбану II отнюдь не во время его поездки по Северной Италии и Южной Франции после Пьячентского собора 1094 г., когда на папу, якобы, подействовали обращения византийских послов, обрисовавших картину лишений восточных христиан, попавших под власть мусульман. Для организации крестового похода был мастерски сделан пропагандистский шаг поистине вселенского масштаба. Сам вояж папы по Европе был частью плана пропаганды похода. Урбан II предпринял длительное по тем временам путешествие от Рима до Клермона. Событие, знаменательное само по себе, не могли проигнорировать ни клирики, ни миряне, прибывавшие ради такого случая к папскому поезду не только из близлежащих областей, но и из отдаленных районов Европы. Разумеется, при Урбане находился весь епископат и аббаты крупных монастырей, а каждое слово папы, каждый его призыв моментально отзывались в толпе и эхом разносились по всем уголкам Европы. Однако самое важное известие папа берег для выступления в Клермоне. О предстоящем особенном выступлении, скорее всего, население Европы было заранее оповещено. Интрига сохранялась до последнего, и все ждали ее развязки в Клермоне. Урбан II двигался медленно, словно кружил по Франции и давал, таким образом, возможность собраться в Клермоне наибольшему числу верующих. В итоге, в Клермон пришло столько людей, что, как пишет Роберт Монах, ни одно здание не могло вместить всех желающих, и Урбан II держал речь на широкой площади города
[24]. Наверное, не столь уж важно, что именно говорил папа, хотя, надо признать, речь его была построена по всем правилам риторического искусства. Главное, у собравшихся возникло ощущение, что устами папы с ними говорит сам Господь. Вскоре люди уже не стояли перед понтификом. Они распростерлись на земле, рыдали, били себя в грудь и молили об отпущении грехов и благословении
[25]. Папе удалось виртуозно сманипулировать сознанием толпы. Степень экзальтации усиливалась с каждой минутой, и вот уже вся толпа в неистовом порыве кричала только одну фразу: «Так хочет Бог! (Deus vult!)». Урбан II сделал заключительный аккорд и психологически искусно закрепил результат всеобщего воодушевления. Он поднял глаза к небу, возблагодарил Бога и сказал, что слова, произнесенные толпой в едином порыве, не иначе как слова, произнесенные их устами самим Богом. Именно он внушил им эти слова, иначе невозможно объяснить, что такое множество людей в один миг произносят они и те же слова
[26]. Нельзя не согласиться с упомянутым хронистом Робертом Монахом, который очень метко назвал речь папы «искусной» (изысканной)
[27]. После такого выступления никого не приходилось убеждать в необходимости выступить на Восток. Каждый, лично присутствовавший в Клермоне, или просто услышавший призыв Урбана II от приходского священника, был готов стать крестоносцем. Гвиберт Ножанский говорит, что каждый отправлялся к родственнику, знакомому, соседу, чтобы сообщить о великом начинании апостольского престола
[28]. Естественно, новость в одночасье облетела всю Европу.
