Этельстан махнул рукой, и подошедший слуга открыл деревянный ящик, заполненный, как я увидел, серебряным ломом. Сверкающие куски металла отрубили от ожерелий и брошей, браслетов и пряжек. Большая часть порублена топором на кусочки, что ходили вместо монет. Торговцы берут серебряный лом на все, и мне пришлось признать, что дар Ингилмундра — не такой уж пустяк.
— Ты очень щедр. — заметил Этельстан.
— Мы бедны, мой принц. — ответил ему Ингилмундр. — но в знак признательности должны принести тебе дар, пусть и скромный.
В его закромах, думал я, наверняка припрятаны золото и серебро. Как Этельстан этого не понимает? Может, он и догадывается, но благочестивые надежды на обращение язычников сильнее подозрений.
— Через час. — сказал он Ингилмундру. — мы проведем в зале благодарственную службу, Я надеюсь, ты будешь присутствовать и выслушаешь молитвы, которые вознесет отец Свитред, В их словах заключена вечная жизнь!
— Мы будем внимать молитвам, мой принц. — пылко произнес Ингилмундр, и мне захотелось громко расхохотаться. Он говорил все, что Этельстан желал слышать. Ясно было, что Этельстану нравится этот юный норвежец, и столь же ясно, что он не видел лукавства, скрывающегося за прекрасным лицом Ингилмундра, Он видел смирение, которое христиане по глупости принимают за добродетель.
Смиренный Ингилмундр разыскал меня после нудной проповеди Свитреда, на которой я не присутствовал, Я ушел на брунанбургскую пристань, лениво глазел на пузатый корабль и мечтал оказаться в море, мечтал о парусе, наполненном попутным ветром, и клинке на боку. Неожиданно я услышал стук подошв по деревянному настилу и, обернувшись, увидел норвежца, Он был высоким, одного роста со мной. Мы оба молча смотрели на корабль у причала, и наконец, Ингилмундр первым прервал молчание:
— Корабли саксов слишком тяжелые.
— Слишком тяжелые и очень медлительные.
— Когда-то у моего отца был фризский корабль.
— сказал он. — просто прекрасный.
— Так убеди своего друга Этельстана дать тебе корабли. — ответил я. — чтобы уплыть домой.
Он улыбался, не обращая внимания на мои колкости.
— У меня есть корабли, господин, но где же мой дом? Я считал своим домом Ирландию.
— Так вернись туда.
Он ответил мне долгим взглядом, словно оценивая степень моей враждебности.
— Думаешь, я не хочу? Я хоть завтра вернулся бы, господин, но Ирландия проклята. Там не люди, а демоны.
— Они убили твоего отца?
Он кивнул.
— Пробили его стену щитов.
— Но ты вывел людей из той битвы?
— Сто шестьдесят три воина и их семьи. Девять кораблей. — Он, похоже, гордился этим, что, впрочем, в порядке вещей. Отступить после поражения — одна из самых трудных задач на войне, но, если Ингилмундр говорил правду, он сумел пробиться обратно к ирландскому побережью, Я мог представить весь ужас того дня — разбитая стена щитов, вопли обезумевших воинов, добивающих врагов, всадники с острыми копьями, преследующие беглецов.
— Ты правильно поступил. — Я перевел взгляд на два его амулета. — Которому из богов ты тогда молился?
Он рассмеялся.
— Конечно, Тору.
— Но ты носишь крест.
Он тронул пальцами тяжелое серебряное украшение.
— Это дар моего друга Этельстана, Неблагодарно было бы его прятать.
— Твой друг Этельстан. — отвечал я, подчеркнув насмешливым тоном слово «друг». — предпочел бы, чтобы ты крестился.
— Я знаю.
— И ты позволяешь ему сохранять надежду?
— Я? — казалось, его удивил вопрос. — Возможно, его бог могущественнее, чем наши. Разве тебе не все равно, какому богу я поклоняюсь, лорд Утред?
— Предпочитаю знать своих врагов.
Он снова улыбнулся.
— Я тебе не враг, лорд Утред.
— Тогда кто? Ты верен клятве и предан принцу Этельстану? Поселенец, который делает вид, что ему интересен бог саксов?
— Теперь мы скромные фермеры. — сказал он. — фермеры, рыбаки и пастухи.
— А я скромный козопас. — сказал я.
Он опять рассмеялся.
— Козопас, который выигрывает битвы.
— Ага. — согласился я.
— Тогда лучше нам быть на одной стороне. — он понизил голос и посмотрел на крест, венчающий нос ближайшего корабля. — Я не единственный изгнанник из Ирландии. — продолжил он, и что-то в его голосе меня насторожило. — Анлуф еще там, но надолго ли?
— Анлуф?
— Величайший конунг ирландских норвежцев, у него есть сильные крепости. Их стены непреодолимы даже для демонов, Анлуф видел в моем отце соперника и отказался нам помогать, но проиграли мы не из-за этого. Мой отец проиграл ту битву. — он окинул взглядом спокойный Мерз и продолжил: — потому что отступил его брат со своими воинами. Думаю, их подкупили ирландским золотом.
— Твой дядя.
— Его зовут Скёлль. — продолжил он. — Скёлль Гриммарсон, Ты о нем слышал?
— Нет.
— Еще услышишь. Он честолюбив, И еще — у него есть опасный колдун. — Он умолк и дотронулся до костяного молота. — Он и его колдун — в твоей стране.
— В Нортумбрии?
— Да, в Нортумбрии, Он высадился севернее, на много севернее. За следующей рекой, как она называется?
— Риббел.
— Он собрал своих воинов за Риббелом, Видишь ли, Скёлль жаждет зваться королем Скёллем.
— Королем чего? — насмешливо спросил я.
— Нортумбрии, разумеется. Вполне разумно, ты не находишь? Нортумбрия, северное королевство, как раз для короля норвежцев. — Он смотрел на меня голубыми, как лед, глазами, и я подумал, что Ингилмундр — один из самых опасных людей, с какими мне доводилось встречаться. — Конечно, чтобы стать королем. — небрежно продолжал он. — ему нужно сперва победить Сигтрюгра, согласен?
— Да.
— И он знает (а кто этого не знает?), что тесть короля Сигтрюгра — знаменитый лорд Утред, Будь я Скёллем Гриммарсоном, я предпочел бы, чтобы лорд Утред оказался подальше от дома, когда я соберусь перейти через те холмы.
Значит, вот почему он меня разыскал. Он узнал, что меня выманили через всю Британию, и теперь объясняет, что ловушку устроил его дядя, которого он явно ненавидит.
— Ну и как бы Скёлль это устроил? — спросил я.
Он отвернулся и снова посмотрел на реку.
— Дядя нанимает людей, живущих южнее Риббела, а как мне говорили, это мерсийские земли.
— Верно.
— А мой друг Этельстан настаивает, что подобные поселенцы должны платить ему дань и принимать его проповедников.
