— Да, господин. — сказал он.
— У тебя на лбу грязь. — сказал я. — как и у него. — и показал на другого священника.
— Это потому, что сегодня Благая Пятница, господин, День смерти нашего Господа.
— И потому вы зовете ее благой?
Он побледнел и в ужасе вытаращился на меня, и мы отправились в «Бычок».
А на следующий день приехал Сигтрюгр.
Он был в гневе, А чего еще ожидать? И кроме меня, ему не на кого было выплеснуть гнев.
— Ты держал меч у его глотки! — возмущался он. — И ты его не убил!
Я позволил ему бушевать. Он сильно напился в ту ночь, и я увидел, что этот одноглазый воин способен рыдать, как и все остальные, Сварт, начальник охраны Сигтрюгра, помог отправить его в постель, потом вернулся и налил себе кубок эля.
— Лошадиная моча. — с отвращением сказал он. — Саксонская дрянь. — Сварт был высокий, здоровый зверюга-воин, с широкими плечами и густой черной бородой, а в нее были вплетены две волчьих нижних челюсти. — Когда Скёлль напал на Эофервик. — продолжил он. — мы были в Линдкольне.
— А почему?
Он пожал плечами.
— Король Эдуард прислал переговорщиков. Вот из-за этого. — он обвел комнату могучей рукой, имея в виду, что делегация саксов прибыла в Линдкольн, чтобы пригласить Сигтрюгра на витан. — Королева сказала, что не стоит туда ехать. Сказала, мол, если они хотят говорить, значит, не хотят драться, поэтому можно не обращать на них внимания. Дай им поволноваться, сказала она. Но Хротверд его убедил.
Хротверд — архиепископ Эофервика, западный саке и неплохой человек. Мой зять всегда терпимо относился к христианам, предлагал им радушный прием и защиту — любезность, которую христиане на своих землях никогда не оказывали язычникам.
— Мне говорили, что вторглись мерсийцы. — сказал я. — и потому ты пошел на юг.
Он покачал головой.
— Нет, это были просто переговоры. Десять ворон и три лорда.
Он имел в виду десять священников.
— Мне нужно было остаться там, В Йорвике.
— Все мы можем так сказать. — Он подлил себе эля. — Она была умной женщиной.
Он говорил о Стиорре, Я кивнул.
— Умной, С детства.
— Теперь он не знает, что делать.
— Убить Скёлля.
— Помимо этого.
Я взял кувшин и подлил себе лошадиной мочи.
— А дети? — Я имел в виду своих внуков.
— В безопасности, в Йорвике. — ответил Сварт.
— Мать Стиорры. — сказал я. — когда-то бросала руны и сказала, что Стиорра станет матерью королей.
Сварт промолчал. Свечи на столе мерцали от сквозняка.
— Другая мудрая женщина. — продолжил я. — говорила, что я буду вести в битвы армии. Что произойдет великая битва, и семь королей умрут.
— Моя бабка. — сказал мне Сварт. — бросала руны, когда я родился. Они сказали, что я помру раньше, чем научусь ходить.
— Семь королей. — Я вылил в его кружку остаток эля. — А мне хватит и одного, норвежского.
Сварт поднял кружку.
— За смерть Скёлля.
— За смерть Скёлля. — повторил я.
Где-то во тьме заплакал ребенок, прокричал сокол, Мне хотелось, чтобы здесь была Мус, Я молил богов, прежде чем уснуть, просил показать мне во сне будущее, но, если они и ответили, при пробуждении я ничего не помнил.
Наступил рассвет дня праздника Эостры.
Рагнар, ставший моим отцом после того, как захватил меня в плен, весной всегда приносил жертву Идунн.
— Она приносит нам цветы, ягнят и женщин. — говорил он мне. — и заслуживает щедрого дара.
— Она приносит нам женщин?
Он взъерошил мне волосы.
— Когда-нибудь ты поймешь.
Его рабам-саксам позволяли праздновать день Идунн, а они называли его «праздник Эостры», так звали их богиню весны, В тот день все веселились, устраивали песни и пляски на пастбищах, если погода выдавалась хорошей, а потом народ шел в лес, чтобы завершить танцы. Большой дом украшали ветками со свежими листьями и цветами, Я думаю, Идунн и Эостра — одна и та же богиня, несущая новую жизнь, дарующая бутоны и процветание, птенцов и ягнят, В тот радостный праздник земля украшалась цветами, примулами, пролесками и сиренью. Христиане были не в силах остановить народ, празднующий ежегодное возрождение, и дали празднику свое имя в честь смерти и воскрешения их пригвожденного бога. Отцу Беокке нравилось называть этот праздник Пасхой.
— Таково его правильное название. — убеждал он меня, но, как священники ни настаивали, все по-прежнему звали праздник днем Эостры.
Рассвет этого дня Эостры выдался сырым и холодным, Дождь огромными полосами набегал с запада, вода текла с соломенных крыш, а с холма, на котором в самом сердце Тамворсига стоял старый форт, потоками бежали ручьи, Форт, построенный не римлянами, а обычная саксонская цитадель из дерева и земли, а от старых укреплений остался лишь гребень из дерна над крутым и коротким склоном, который когда-то был бастионом. Дорога вела через гребень к дворцу короля и самой большой церкви Тамворсига, Сигтрюгр и я, укутавшись от яростного дождя в плащи, взбирались ко дворцу. За нами шли Сварт, Берг и еще два воина, Финан, как всегда в день Эостры, отправился в церковь, а мы с Сигтрюгром, заскучавшие в тесном зале «Бычка», изучали город.
— Я должен был пойти в церковь. — сказал мне Сигтрюгр.
— Должен?
Он пожал плечами.
— Хротверд сказал, от меня этого ожидали.
— Архиепископ здесь?
— Здесь. — кивнул Сигтрюгр. — только не станет же он жить на грязном постоялом дворе. Его разместят во дворце. — Он поморщился. — Мне сказали, что нельзя взять с собой больше шестнадцати человек.
— Зачем вообще было приезжать?
— Мне гарантировали безопасность. — уклонился от ответа он.
Из церкви на вершине холма доносилось пение, В этом угрюмом деревянном строении сейчас находились и король Эдуард, и Этельстан, и большая часть знати Мерсии, Уэссекса и Восточной Англии, Внезапно я вспомнил ночь, когда сожгли дом Рагнара, Кьяртана Жестокого, устроившего пожар, крики, резню У дверей и скукоженные от огня трупы. Пение продолжалось, бубнили монахи, а мы свернули на улочку, ведущую вверх по холму, к большой таверне «Дикая утка». Таверна почти пустовала, поскольку закон предписывал людям в день Эостры идти в церковь, и шесть церквей Тамворсига, без сомнения, были полны. Но пара слуг, посыпающих пол таверны свежей соломой, охотно принесли нам эль. Мы уселись у очага.
— Зачем я приехал? — произнес Сигтрюгр, пристально глядя на языки пламени.
— Стиорра посоветовала бы тебе оставаться дома.
