— Королю нехорошо, У него лихорадка. Его плоть раздулась, а моча почернела.
— Из-за падения с лошади?
— Из-за несчастного случая его здоровье ухудшилось, Сильно ухудшилось.
— Сколько ему осталось? — прямо спросил я.
— Кто знает, господин? Год? Два? Неделя? — Кажется, вопрос Свитреда не оскорбил, да и возможная смерть короля не особенно печалила. — Мы, конечно же, молимся за его исцеление.
— Конечно же. — с той же искренностью согласился я.
Дым от свечи стал гуще.
— Короля. — продолжил отец Свитред еще тише. — перевозят в Винтанкестер. — Пламя свечи моргнуло, но не погасло. — Он приказал принцу Этельстану оставаться в Тамворсиге.
— Как правителю Мерсии?
— Как своему верному наместнику. — теперь отец Свитред говорил так тихо, что я его едва слышал. — Принц каждый день молится за отца.
Интересно, о чем именно, О смерти Эдуарда? Как я понял, честолюбивые устремления Этельстана остры, как клинок.
— Сыну подобает молиться за отца. — сказал я.
Свитред проигнорировал эти пустые слова.
— А еще принц молится. — продолжил он почти шепотом. — чтобы ты пошел на юг, сели услышишь о смерти короля Эдуарда.
Эти слова заставили меня повернуться к нему. Значит, он знает о моей клятве Этельстану? Мы договорились держать ее в тайне, но Свитред, один из духовников принца, невинно наблюдавший за молящимися в церкви, по всей видимости, понимал, что означают эти слова.
— Так что же. — съязвил я. — принцу Этельстану нужна помощь язычника?
— Почему нет, если язычник расширяет царствие Божие на земле. — Он помолчал, все еще вглядываясь внутрь церкви. — Если нужно срубить дерево, землепашец использует тот топор, что острее.
Я едва не улыбнулся. Стало быть, Этельстан — землепашец, Этельхельм — дерево, а я — топор.
— А ты?
— Я, господин? — озадаченно повернулся ко мне Свитред.
— Ты признал, что шлешь сообщения королю Эдуарду, Ты уже доложил, что принц Этельстан хочет, чтобы я отправился на юг, когда король умрет? — Я не стал объяснять, что «отправился на юг» означает «убил олдермена Этельхельма», Нет необходимости.
— Я не сообщал королю таких новостей. — ответил Свитред. — и не стану.
Я нахмурился.
— Ты очень ясно дал понять, что не любишь язычников. Как же ты можешь одобрять просьбу принца?
— Одобрять? — ровным тоном переспросил Свитред. — Не представляю, зачем бы принцу понадобилось мое одобрение. — нагло солгал он. — Я просто посланник, господин.
— Тогда передай Этельстану, что я сдержу слово.
— Благодарю, господин. — сказал он, и впервые его слова и впрямь прозвучали вежливо.
Я заглянул в церковь. Свеча погасла.
Вперед шагнуло войско,
Закаленное в боях.
Копейщики в доспехах,
Вожди на лихих конях.
То войско северян
Оружием блистает,
Король Сигтрюгр ведет,
Людей и никогда не отступает.
Именно так поэт, юный священник из Эофервика, описал наше выступление из Хеагостилдеса, и это лишний раз доказывает, что поэтам нельзя доверять ни при каких обстоятельствах. Он описал все так, будто мы ехали организованной колонной, но на самом деле это был просто кавардак, Сигтрюгр, может, никогда и не отступал, но был раздражителен и нетерпелив, а вьючных лошадей заново навьючивали, веревки рвались, воины укрывались от моросящего дождя в тавернах и заказывали все больше эля, и вот уже два ярла сошлись в драке из-за пропавшей лошади, а их отряды превратили это происшествие в побоище, оставив двух мертвецов и шесть раненых. Так что только к полудню войско двинулось вперед. Воины Сигтрюгра шли в авангарде, а мои замыкали колонну, следуя за огромным табуном вьючных лошадей. Однако, несмотря на погоду и задержки, наше могучее войско наконец-то двигалось, И с ним две женщины.
Вероятно, женщин было намного больше, как обычно, но эти даже не пытались спрятаться среди слуг и мальчишек, а ехали на серых лошадях. Обе были юны, лет шестнадцати-семнадцати, с распущенными волосами, как у незамужних девушек, и в запачканных грязью белых платьях.
— Иисусе Христе. — выдохнул Финан, увидев их.
Их вел третий необычный наш спутник, Иеремия, обрядившийся в свое епископское великолепие. Он безрассудно скакал вдоль колонны, отчаянно размахивая руками.
— Господин, господин! — радостно крикнул он мне, пытаясь остановить коня. — Тпру, Вельзевул, стой! — Наконец, ему удалось осадить лошадь, и Иеремия улыбнулся. — Я привел ангелов, господин.
— Ангелов. — ровным тоном повторил я.
— Эльвину и Сунниву. — пояснил Иеремия, указав на девушек, и, очевидно, считая вопрос исчерпанным. — Они ангелы. — настойчиво повторил он, почуяв мое недоверие.
— Как по мне, они больше похожи на женщин. — сказал я. — И красивых женщин, из-за них воины могут и подраться.
— Ты должен смотреть глазами веры. — упрекнул меня Иеремия. — Я не могу позволить тебе сражаться со Скёллем без ангельской помощи. Господь мне повелел! Он сказал, что даже камень Давида не дарует тебе победы без моих ангелов. — Он помолчал и нахмурился. — Камень еще у тебя, господин?
— Конечно. — солгал я.
— Тогда мы нанесем могучий удар. — самодовольно заявил он.
— А еще у меня сеть кое-что и от языческого колдуна. — поддразнил я «епископа».
Тот в ужасе вытаращился на меня.
— Ты. — Он осенил себя крестом. — что у тебя?
— Горшок с мазью, превращающей людей в волков.
— Нет, господин, нет! Это дьявольская мазь! Ты должен отдать ее мне!
— Она у моего слуги. — беспечно ответил я.
По правде говоря, я и сам не знал, зачем взял ее с собой, и уж точно не собирался испробовать, но и выбрасывать не хотел.
— Я буду защищать тебя от сатанинских уловок, господин. — сказал Иеремия. — а мои ангелы будут тебя хранить.
Я хотел отослать его обратно в Линдисфарену, но в это холодное, слякотное весеннее утро его появление или хотя бы вид его ангелов заставили моих воинов улыбнуться.
— Береги своих женщин. — сказал я. — Мне не нужны неприятности.
— Господин. — возразил он. — Не может быть никаких неприятностей, Эльвина и Суннива — райские существа, а в раю нет брака.
— Я ничего не говорил о браке.
— В раю все мы будем непорочны, господин!
— Непорочны? И это ты называешь раем? — Я не дал ему времени на ответ. — Забирай своих женщин и смотри, чтобы они оставались непорочными, а сам поезжай с обозом.
