— А разве это не запрещено? Загонять сюда такую машину? Прицеп даже на детской площадке задними колесами стоит. Разве можно?
И по легкому румянцу на впалых щеках участкового Кирилл понял, что фуру дальнобойщик Иван Тошин время от времени ставит во дворе с благосклонного разрешения участкового. И за это разрешение, вполне возможно, приплачивает.
— Нельзя, конечно. Но он ведь только ночью, когда детишек нет. А рано утром всегда уезжает. Его стоянка аж на другом конце города, и…
— Понял я. Что было дальше? Оставил он фуру во дворе ночью, а утром?
— А утром начал выруливать и не заметил, как задел ее.
— Анастасию Скворцову?
— Так точно.
— Во сколько это было?
— Семь сорок пять, Ванька сказал. Он до восьми утра, до того, как хождение по двору начиналось, всегда спешил укатить.
— А Скворцова в этот момент?
— Наверное, на работу отправилась. Я не знаю. И пошла той стороной. Там глухая стена.
Участковый ткнул куда-то пальцем. Кирилл проследил. В той стороне действительно шла глухая стена дома, без единого окна. Точнее, торец дома, венчающийся аркой проходного двора. Возле этой глухой стены и парковал обычно Иван Тошин свою фуру с прицепом. Чтобы никому не мешать. Проходным двором мало кто пользовался, поскольку вел тот на пустырь, заваленный всяким строительным мусором.
— Поначалу там хотели еще один дом построить, потом что-то передумали. Грунт, что ли, не подошел. Точно не знаю, — вел рассказ участковый. — Зачем она начала обходить его машину той стороной, ума не приложу.
Он ткнул себя пальцами правой руки в висок. Вывернул губы дугой.
— А обычно она как ходила по утрам? — спросил Кирилл.
— Обычно вот этим тротуаром. Но чаще ее муж возил на работу. Пешком-то она ходила нечасто. По пальцам одной руки пересчитать можно, сколько раз. На машине. Почти все время на машине. Или тротуаром.
— А вы откуда знаете, Степан Ильич? — удивленно вскинул брови Кирилл.
И неожиданно посочувствовал бедной Егоровой, только что присевшей перед телом погибшей.
— Так я же в этом доме и живу, товарищ капитан. Вон самый дальний отсюда подъезд. Мне и участок этот выделили, потому что живу тут. Спасибо начальству. — И участковый снова стащил фуражку с головы и принялся терзать затылок носовым платком. — Утром чай пью на балконе, невзирая на время года. И за народом слежу. Я же, как участковый, должен быть в курсе всех дел, так ведь?
И он обратил на Кирилла странный взгляд.
— Совершенно правильно, Степан Ильич, — одобрил тот его действия. — Итак, что мы имеем… Сегодня утром, отправляясь на работу, Скворцова Анастасия не пошла привычно по тротуару, а свернула за фуру, возможно, замешкалась и попала под колеса. Погибла сразу?
— Да. Там смотреть страшно! — Он судорожно сглотнул. — Но вы все правильно рассказали, товарищ капитан.
— Теперь, внимание, вопрос. — Кирилл поднял вверх указательный палец. — Как могла женщина в трезвом уме и доброй памяти, в светлое время суток попасть под колеса машины, которая начала движение? Это не мотороллер, не заметить такую махину невозможно.
— Ох, товарищ капитан, вот поэтому-то я и позвонил к вам в отдел и настоял, чтобы прислали кого-то из убойного. — Участковый тронул рукой побледневшие щеки, испуганно округлил глаза. — Мне кажется, что произошло убийство.
— Убийство? — Кирилл беззвучно шевельнул губами. — Не несчастный случай, не самоубийство, а именно убийство? Я вас правильно понял?
— Да. Так точно, товарищ капитан, — опомнившись, поправился участковый.
— Угу… Откуда такая уверенность?
Кирилл глянул на Егорову. Она сидела на скамейке и что-то строчила в бланке протокола допроса. Возле нее застыла та самая Наталья Ивановна в шляпе, усеянной мелкими цветочками. Кажется, она отвечала на вопросы лейтенанта Егоровой. Охотно, с энтузиазмом. Без конца кивала и всплескивала руками.
Предупредить бы Егорову насчет словоохотливой свидетельницы, да недосуг. Участковый что-то пытается рассказать. Уверен, что Сысоеву убили.
— Дело в том, товарищ капитан, что Скворцова выгнала своего мужа из дома.
— Погодите, вы же сказали, что он сам съехал. В соседнюю квартиру. Там у него какой-то любовный интерес. Разве нет?
Краем глаза он видел, как к скамейке, где строчила в протокол Егорова, подошли еще две женщины, приблизительно того же возраста, что и «важная» свидетельница Наталья Ивановна. Беседа пошла еще более оживленно.
— Интерес был. Несомненно, был. Инна Гавриловна ему проходу не давала. — Участковый смутился и добавил: — В буквальном смысле. То возле мусорных контейнеров подстережет, то за Владимиром следом в магазин отправится и разговором его займет. Он торопится. Видно, что торопится, а она его за рукав держит и не отпускает. Мне, товарищ капитан, с балкона-то все видно. Весь двор как на ладони.
— Так я не понял: выгнала Скворцова мужа или он сам ушел?
Ну наконец-то! Кирилл едва слышно фыркнул. До Егоровой наконец-то дошло, что она попросту теряет время, записывая бабские сплетни. Она резко поднялась со скамейки и, протиснувшись между заспорившими женщинами, ринулась в его сторону.
— Она выгнала. Сам бы он вряд ли ушел, хотя роман с Инной Гавриловной у него, как бы это точнее выразиться… — Участковому было неприятно трясти чужим грязным бельем, это было видно. — В общем, месяца три-четыре, как они начали встречаться.
— О как! Откуда такая информация? От них? — И Кирилл указал пальцем на группу дам у скамейки.
— Упаси меня бог их слушать! — замахал руками Степан Ильич. — Нет. Просто я сам видел, как они целовались. Вечером. Темно уже было. Я из магазина шел. А они возле качелей стоят, обнимаются, целуются. Я был поражен. Потом этот скандал с Анастасией. Разговоров, разговоров! И Инна Гавриловна даже уже и скрывать перестала. Рассказывала всем, кому ни попадя, что у нее отношения с соседом.
— Тогда я все больше не понимаю, с чего у вас сомнения? Почему вы решили, что он сам бы никогда не ушел?
— Жилплощадь, товарищ капитан. Она, проклятая, держала его возле вероломной изменницы Анастасии. — Участковый развел руками. — Квартира-то Анастасии. Досталась в наследство. И ее муж при разводе не получил бы ни единого квадратного сантиметра. Своего жилья, насколько мне известно, у него нет. Так что… Так что дальше сами думайте, товарищ капитан. Но!
И вот тут он впервые высоко поднял голову и странно жестко глянул на Кирилла.
— Но ни у Скворцова, ни у его любовницы на момент происшествия нет алиби. Я проверил.
Глава 11
Он был несчастным, больным человеком. И он знал об этом. И не оправдывал себя. Не искал виноватых. В тишине своей маленькой тесной квартирки, которую купила ему мать, отселяя от себя, он много думал. Он почти всегда думал, когда бывал дома один.
