— К родителям?! — ахнула Егорова. — Зачем к родителям?!
Кирилл заметил, как она испуганно рассматривает свои широкие штаны, ботинки на тяжелой подошве, руки, не знавшие маникюра, и ухмыльнулся.
— Не придумывай ничего себе, Егорова. Просто обстоятельства диктуют свернуть в этом месте. Ничего личного.
Она вспыхнула, но кивнула согласно. И даже квакнула что-то про понимание обстоятельств.
— Итак, что за несуразные мысли тебя посетили, пока ты жильцов на адресе опрашивала? Знаю, Хорцеву ты об этом говорить не стала, но что-то с языка у тебя просилось. Разве нет?
— Хорцеву? — Она вцепилась пальцами в левую мочку уха, принялась пощипывать. — Хорцеву не сказала. И тебе не очень хочется.
— Почему?
— Потому что примешься высмеивать.
— А ты попробуй.
— Ну хорошо.
Она села ровнее, одернула короткую мешковатую курточку, покосилась на него, прежде чем заговорить.
— Мне показалось, что Наталья Ивановна, это дама в шляпке с цветочками, что-то знает.
— Так.
— Она все время порывалась мне что-то сказать, но не решалась.
— Знаешь почему? — улыбнулся Кирилл, втопив в пол педаль газа.
Они наконец-то выбрались из пробки, впереди была совершенно пустая дорога. Не очень хорошего качества, но пустая. Это была старая дорога. Заброшенная. По ней он ездил с родителями на дачу, еще когда был ребенком. Сидел на заднем сиденье с опущенным стеклом и со счастливой улыбкой ловил встречный ветер. Хорошее время было. Беззаботное. Все его печали сводились к полученной тройке за четверть по математике и отложенной за это покупке роликовых коньков.
— Почему? — втиснулся в его приятные воспоминания голос Егоровой.
— Потому что она имела неудачный опыт помощи следствию.
— О как!
— Да. Участковый рассказывал, что она однажды что-то наплела с три короба. Человека закрыли, а он потом жалобами прокуратуру закидал. А преступника установить так и не удалось.
— Ничего себе! — Егорова неумело присвистнула. Кашлянула, смутившись. — Ей не предъявили за то, что ввела следствие в заблуждение?
— Что-то было. Мне было не до подробностей. — Он умело лавировал между выбоинами. Он мог проехать по этой дороге с закрытыми глазами. — Тебе как вообще участковый?
— Нормальный мужик. Правильный. Форму даже надел в свой выходной.
— Ну да, — неуверенно отозвался Кирилл и вдруг признался: — А мне он что-то с первой минуты сделался неприятен.
— Пф-ф-ф! — фыркнула Егорова почти весело. — Чтобы тебе понравиться, кем надо быть, товарищ капитан! Ты же меня с первой минуты возненавидел! Только мои ботинки прошлись по кабинету, как я тут же очутилась в твоем черном списке.
Он удивился такой проницательности, но возражать не стал. Просто сказал:
— Дура ты, Егорова.
Остаток пути до дома родителей они проехали молча. Он не знал, что говорить. Она, наверное, на дуру обиделась. Но перед тем, как свернуть в родительский проулок, он сказал:
— Я не думаю, что это ее муж сделал.
— А кто? Его пожилая любовница? — Егорова недоверчиво крутнула головой. — Я говорила с ним. Он подавлен, конечно, но…
— Но?
— Но то, что теперь он является полноправным хозяином шикарной недвижимости почти в самом центре, его не расстроило ничуть. Утверждают оба, что время, когда погибла Анастасия Скворцова, они провели в постели. Попробуй доказать обратное! Уже адвоката наняли. Тухлое дело, товарищ капитан.
— Они все у нас такие, Егорова. Или через одно. Ни разу за всю мою практику у меня не было, чтобы убийца сам пришел с повинной. Ни разу. Ладно, все. При родителях никакой работы. Они не любят таких разговоров.
— Хорошо. — Она стиснула пальчики в кулаки. — Я вообще буду молчать.
Свое обещание Егорова выполнила. Молчала, как немая, почти весь вечер. Мама недоумевала. Отцу это нравилось. Он не любил болтливых женщин.
Как Кирилл и подозревал, на выкопанных грядках тлела ботва, а в ней пеклась картошка. Ароматный дым низко стелился над участком, путаясь в смородиновых кустах седым палантином. Отец в старой телогрейке и списанных в утиль кроссовках Кирилла ворошил палкой костер, выкатывая испекшийся картофель.
— Ох, хороша картошечка! — причмокивал он языком и приставал к Егоровой: — Вы ведь небось ни разу такой и не пробовали, товарищ лейтенант?
Почему-то он сразу начал ее так называть. Видимо, почувствовал, что между его сыном и этой девушкой с обветренными губами нет и не может быть ничего серьезного. А значит, и имя ее запоминать не нужно.
Мама сразу повела себя иначе. Она пристально осмотрела Егорову, приветливо улыбнулась и поспешила в дом, накрывать на стол. Но успела спросить, останутся ли они ночевать.
— Нет, мам. Лейтенанту надо домой. Сюда попали, уж извини, по воле случая.
— Да? И что за случай? — Мать обиженно поджала губы.
— Пробки. Пятница. — Кирилл виновато улыбнулся.
Мать ушла и через минуту загремела посудой в кухне, окна которой выходили в огород. Посудой она гремела сердито, обиженно. Кирилл тут же пожалел о своих словах.
— Были бы у меня внуки, — упрекнула она за ужином, — я бы тебе не надоедала с просьбами заехать, проведать мать.
— Не обижайся. — Кирилл накрыл ее руку своей. Постучал вилкой по пустой тарелке. — Рагу восхитительное, мам. И картошка печеная. И огурчики. Все супер. Не обижайся. Работа.
— А вы… — Мать обернулась на Егорову, сидевшую, как на электрическом стуле, на расшатанной дачной табуретке. — Вы тоже своих родителей не навещаете?
— У меня они далеко. Сестра еще есть. Общаемся по телефону. По скайпу, — отчиталась Егорова, порозовев лицом.
— Как часто? — не унималась мать.
— Почти… — Она бросила на Кирилла виноватый взгляд и призналась: — Почти каждый день.
— Вот! Почти каждый день! А ты звонишь раз в неделю. А когда звоню я, ты сбрасываешь. Или не отвечаешь. А все твоя работа, сынок. А тебе уже тридцать пять лет. Я хочу внуков!
— Мам. — Кирилл кисло улыбнулся. — Для начала надо завести семью. Только тогда будут внуки.
— Так заводи! — вдруг не принял его сторону отец. — Ты здоровый мужик. Что тебе мешает?
— Некогда, — буркнул Кирилл, трижды пожалев, что притащил к родителям Егорову.
Станет теперь тайно злорадствовать, что родители его строят, как пацана. Но она неожиданно за него вступилась.
— Простите меня, пожалуйста, — произнесла она негромко и жалко улыбнулась его маме и папе. — Но с нашей работой действительно никакой личной жизни не может быть. По себе знаю. Как только мой очередной парень узнает, где я работаю, так сбегает.
