В отличие от Дмитрия Павловича, он смотрел на Элизу хмуро, не улыбался, но вежливо кивнул, когда она подошла.
– Максим Александрович.
* * *
Максим сам не знал, зачем согласился помочь Диме с опросом учителей. Если уж в полиции так не хватает людей, то логичнее было бы призвать на помощь того же участкового, в ведении которого находился дом Соболевой, а не совершенно постороннего человека. Но Дима предложил, следователь не стал возражать, и Максим зачем-то согласился.
Многие преподаватели, у кого не было занятий во вторую смену, пришли из дома и мало походили на школьных учителей. На них были обычные джинсы и свитера, волосы у женщин завязаны кое-как, лица без макияжа, от физрука недвусмысленно пахло пивом, но учительница, которую назвали Елизаветой Николаевной, выглядела так, будто готовилась войти в класс. Только журнала и указки в руках не хватало, хотя Максим точно знал, что она была одной из тех, кого вызванивали из дома. И только когда она подошла к нему вплотную, он понял, что к внезапному посещению школы она тоже была не готова. Узкая юбка, белая блузка и строгие очки в стильной оправе никак не сочетались с растрепанной прической. Тугой узел на затылке шел бы ей куда больше.
– Елизавета Николаевна, – без тени улыбки, строго, как и полагается учительнице, представилась она, когда он назвал себя, и первой протянула ему руку. Максим пожал горячую узкую ладонь, отметив про себя, что она тоже не сочетается с ледяным образом Снежной Королевы. – Как я уже сказала, едва ли смогу вам помочь.
– И тем не менее, может быть, пройдем в ваш кабинет? Я задам всего несколько вопросов.
Она коротко кивнула и направилась к выходу из актового зала. Пока они поднимались по лестнице, Максим продолжал ее разглядывать. Он узнал голос: это была та самая девушка, подруга Виктории Архиповой, которая встречалась с Ингой Подгородцевой на Заболотной дороге. Он еще тогда обратил внимание на ее удивительно правильную речь и четкую дикцию и гадал, кем она может работать. Оказывается, вот кем. Как все-таки тесен мир! Особенно заключенный в бескрайние леса и зыбкие болота. Интересно, что она преподает?
Кабинет находился на втором этаже, первый у лестницы. Максим редко ходил на школьные собрания, обычно Яна не давала повода для вызовов родителя на ковер и успешно справлялась с доставкой необходимой информации, поэтому в школьном классе он был в последний раз уже очень давно. Над большой, идеально чистой доской висел английский алфавит, а по стене напротив окна были развешаны таблицы с какими-то правилами. Максим в школе учил немецкий, поэтому понятия не имел, что это за правила. Значит, Снежная Королева преподает английский? Уж не та ли это учительница, которая обещала помочь Яне с покраской волос? Мир еще теснее, чем казался.
Елизавета Николаевна не стала задерживаться в классе, сразу же шагнула в подсобку, которую делила на двоих с убитой Соболевой. Максим вошел следом за ней и остановился посередине, осматривая помещение. Оно было небольшое, узкое, сильно вытянутое в длину, без окон, с двумя дверями, расположенными друг напротив друга. Одну стену занимал старый шкаф со стеклянными дверцами, доверху забитый плакатами, учебниками и пособиями. Напротив стоял широкий стол, внезапно девственно-чистый, а в самом дальнем углу пылилась тумбочка с покосившейся дверцей, на которой стоял электрический чайник и одна кружка. Максим был уверен, что это кружка Соболевой. Холодная красавица Елизавета Николаевна никак не вязалась у него с образом женщины, способной оставлять вещи в неположенных местах.
– Вот эту комнату мы и делили на двоих с Мариной Петровной, – сказала Елизавета Николаевна, оставляя дверь чуть-чуть приоткрытой. Как будто давала себе возможность сбежать. – Не знаю, по какой причине мои коллеги решили, что я знала ее лучше других. Мы практически не общались.
– Я могу немного осмотреться здесь?
– Да, конечно.
Максим медленно обошел кабинет, заглянул во все дверцы шкафа, прошелся пальцами по учебникам и методичкам, затем направился к столу. Выдвинул один ящик, второй, а третий оказался заперт.
– Что здесь?
– Здесь мои вещи. Я всегда запираю ящики, которыми пользуюсь сама.
– Я могу взглянуть?
Елизавета Николаевна одарила его холодным взглядом, но ключ достала. Смотреть на ее вещи не было никакого практического толка, скорее хотелось просто убедиться, что в местах, недоступных чужому взгляду, у нее такой же порядок. Все равно как заглянуть в святая святых. Так и оказалось: если в ящиках Соболевой царил форменный бардак, то здесь был самый настоящий парад на Красной площади. Несколько блокнотов и ежедневников лежали друг на друге строго по размеру, от большего к меньшему. Ручки и карандаши в специальной коробочке были распределены по цвету и словно выровнены линейкой. В еще одном ящике, тоже запертом, нашлись предельно аккуратно открытые, ровно по шву, упаковки с пакетиками чая, кофе, печеньем и конфетами. Максим исподтишка взглянул на стоявшую рядом учительницу. Надо же, в такие годы быть таким педантом. Взгляд сам собой скользнул по ее правой руке, отмечая отсутствие обручального кольца. Нет, он сам любил порядок, но построение китайской армии в шкафу не выдержит ни один мужчина. Да и женщин таких он до этого еще не встречал. Теперь, когда тусклый желтоватый свет лампы подсвечивал Елизавету Николаевну сверху, он видел, что она на самом деле очень молода, лет двадцати пяти, не больше. Чуть растрепанные волосы в этом свете отливали золотом, а на лице просвечивались веснушки. Их было немного, только на аккуратном носике и возле глаз, но они выглядели очень мило, и совсем не вязались с образом строгой учительницы. Зеленые глаза цвета молодой травы прятались за очками в черной оправе, и Максим сам не понял, как у него вырвался вопрос:
– Зачем вы носите очки?
По лицу Елизаветы Николаевны скользнула растерянность, словно она не поняла вопроса.
– Что?
– Ваши очки. – Он коснулся уголка своего глаза. – Зачем вы их носите?
Она несколько секунд молчала, и спектр эмоций на ее лице стремительно менялся: от растерянности до удивления, а потом и негодования. Странно, но от строгости и неприступности не осталось и следа. Елизавета Николаевна вспыхнула, как факел, ровно на несколько мгновений став похожей на настоящую рыжую девчонку с веснушками, но уже в следующее мгновение снова превратилась в Снежную Королеву.
– А зачем обычно носят очки? – холодно спросила она.
– Чтобы лучше видеть, – послушно ответил Максим, не сдержав улыбки. Теперь, когда он убедился, что строгость эта – всего лишь удачная маска, ему стало смешно и захотелось подразнить ее. В конце концов, он не на работе, а обычный доброволец. – Но для этого нужны стекла с диоптриями, а у вас обычные. Из этого я делаю вывод, что вы носите их для солидности.
Он видел, как загорелись гневом ее глаза и ярким пожаром – щеки. Наверное, никто раньше не замечал того, что стекла в ее очках без диоптрий. Почти захотелось извиниться на свою наблюдательность, но уж больно забавной выглядела девчонка, как будто сотканная из противоречий. Все эти очки с простыми стеклами, строгие блузки и юбки, карандаши под линейку – это как будто слишком чужеродно для нее. Брови цвета темной карамели, рыжевато-русые волосы, светло-зеленые глаза, алеющие щеки – вот что настоящее.
