Однако кое-что привлекло внимание Максима гораздо больше самого содержимого снимка.
– Кто это прислал? – напряженно спросил он. – Тот же номер, что и фотографии из леса?
– Ага, – Яна кивнула, и Максим почувствовал на себе ее полный любопытства взгляд. Если она еще и злилась на него, то интерес сейчас явно перевешивал. – Это же маньяк, да? А как ты догадался?
– Уголок снова прикрыт пальцем, – пояснил Максим, все еще задумчиво глядя на экран телефона.
– Да ладно?
Яна шагнула к нему, желая снова взглянуть на фотографию, но Максим ловко отвернул от нее экран. Глупо, конечно, она уже все видела, но он не хотел, чтобы смотрела еще. Как бы он ни изображал из себя невозмутимость, а все равно было неловко.
– Кстати, – Максим посмотрел на дочь и нахмурился, – в этом телефоне стоит другая симка, а значит, и другой номер. Кому ты его давала?
– Да много кому, – пожала плечами Яна.
– Значит, я сейчас скину себе фотографию, а ты будь добра сядь и составь список всех, кому дала новый номер.
Яна посмотрела на раскрытый чемодан, а затем снова повернулась к Максиму.
– Я, между прочим, уезжаю, если ты забыл.
По ее тону Максим понял, что она уже совсем не злится, говорит это просто из упрямства. Все же она пошла не только в Варю, но и в него: упрямая, но отходит быстро. Он усмехнулся.
– Город в оцеплении, уехать тебе все равно не удастся. Так что помоги следствию.
Яна сложила руки на груди и вздернула подбородок.
– Только если следствие за обедом поделится со мной информацией.
– Интриганка.
– Вся в отца.
Максим ничего не ответил, молча спрятал телефон в карман, но, уже выходя из комнаты, заметил, как по губам дочери скользнула улыбка. Конечно, Яна разозлилась на него в первый момент. Он почти не сомневался в том, что тоже разозлился бы на ее месте. Это не Питер, где мало кого волнует, как ты одет, что делаешь по вечерам и с кем пьешь кофе по утрам. Здесь каждый человек на виду. Но трезвый ум взял верх. Яна прекрасно понимает, что многое будет зависеть от того, как она себя поведет: будет реагировать на смешки и подколки – будут дразнить и попрекать оценками, даст понять, что ее не задевает, – отстанут. Если только еще останется кому завышать ей оценки.
Мерзкая жаба внутри превратилась в тонкую иголку и неприятно кольнула от мысли, какие последствия ждут Элизу. Учителей увольняют и за меньшее, а школа в Лесном одна. Если она потеряет работу, ей, вполне возможно, придется отсюда уехать. А этого почему-то не хотелось, несмотря ни на что.
Еще вопрос: какую цель преследовал маньяк, рассылая эти фотографии? Против кого акт?
Яна? Вряд ли. Девочка попсиховала и успокоилась. Не успокоилась бы сама, Максим нашел бы способ решить эту проблему. Он? И что плохого ему сделает эта фотография? Да пусть хоть плакат на площади повесят, ему ни холодно, ни жарко. Он никому ничего не должен, может делать, что хочет. Ну даже если покосятся на него пару месяцев, пообсуждают за спиной – да и пусть. Мужчины, может, еще и позавидуют. Элиза молодая, красивая, недоступная. Небось не один провожал ее взглядом.
Пожалуй, больше всего пострадала как раз Элиза. Это ее могут уволить, а если и не уволят, не пожелав остаться сразу без двух учителей, то нервов потреплют. Максим не раз слышал о суровых нравах школьной администрации. Но если целью маньяка была Элиза, то почему? Какое отношение она имеет ко всему происходящему? Она не была близко знакома ни с одной из жертв, хоть с каждой ее и связывала тонкая, почти призрачная ниточка. Даже Тамара могла просто сдавать ей квартиру. Если захотеть, такие ниточки можно найти у каждого в этом крохотном городке, где все друг друга знают. В то время, когда была сделана фотография, куски которой маньяк оставляет на жертвах, Элиза здесь даже не жила. А если и приезжала в гости к двоюродной сестре, то едва ли могла попасть в общую компанию с убитыми. Им ведь на тот момент было уже двенадцать-пятнадцать лет, а ей хорошо если пять.
Или все-таки это для него? Фотография мертвой Инги, скорее всего, была попыткой поиграть с полицией. Надо заметить, удачной, поскольку с тех пор маньяк убил еще одну женщину, а полиция так и не смогла его найти. Возможно, убийца счел Максима полицейским и решил показать, что он гораздо ближе, чем они думают.
Или для Яны? Ведь первую фотографию он разослал как раз подросткам, которые и нашли труп Инги. И сейчас еще неизвестно кто, кроме детей, получил снимок и получил ли вообще.
Если на первый взгляд самой логичной жертвой этого «розыгрыша» казалась Элиза, то на второй – она была уже наименее вероятной.
Глава 18
Утро началось рано, задолго до рассвета. Который, к слову, так и не наступил из-за плотно затянувших небо туч. Никто уже и не надеялся, что они прольются дождем, но Максим, проснувшись, все равно открыл окно и втянул носом воздух. Дождем даже не пахло, а еще вчера буйно цветущий куст сирени не просто сбросил все гроздья, но и вообще выглядел засохшим. Максим протянул руку и коснулся ближайшей ветки. Та с надрывным хрустом треснула и осталась в ладони. Куст был мертв. Еще немного в таком темпе – и он совсем перестанет удивляться капризам природы в этом городе.
А разбудил его в такую рань – начало седьмого – тот самый профессор из Санкт-Петербурга. Денис Дмитриевич Валентеев всегда был жаворонком, а под старость, видимо, еще и бессонницей начал мучиться. Ничем иным Максим не мог объяснить такой ранний звонок. Профессор интересовался, как продвигается расследование и пригодилась ли помощь его аспирантки.
– Она девочка очень способная, – усмехался он. – Всю себя работе отдает, ни мужа, ни детей до сих пор не завела. Бывает, ночи напролет в библиотеке проводит.
На взгляд Максима, аспирантке Кристине переживать о муже и детях было еще рано, можно и над карьерой потрудиться, но какое он имел право размышлять на такие темы, если сам женился в двадцать?
После звонка Дениса Дмитриевича неожиданно заявился в гости Дима. Правда, надолго задерживаться не стал. Он возвращался с какого-то вызова и заодно закинул Максиму папку с делом о пожаре двадцатилетней давности, которую выпросил у следователя. Первушин то дело не вел, он тогда еще не жил в Лесном, но папку из архива достал. И, по словам Димы, даже не стал спрашивать, зачем она ему.
– У него на сегодняшнее утро аудиенция у мэра назначена, – делился сплетнями Дима, залпом глотая горячий чай. – Он злой как черт.
Отправив сначала Диму на работу, а затем и Яну в школу, Максим взял папку и поудобнее устроился с ней на диване. Он предлагал Яне остаться на пару дней дома, даже обещал написать записку классному руководителю, но та, гордо вскинув голову, заявила, что ей плевать на все, что могут сказать одноклассники. Забавно было это слышать после вчерашней истерики.
Папка оказалась тоненькой, поскольку и расследовать там было нечего. Пожар начался на чердаке старого деревянного дома июльским вечером 1995-го года. Прохожие заметили черный дым и вызвали пожарных. Огонь распространялся очень быстро, к моменту приезда бригады им был охвачен уже весь второй этаж. Почти все жильцы успели покинуть квартиры, погибла лишь одна пара – тот самый дядя Элизы и его жена. Их тела нашли на чердаке. По заключению следователя, они побежали туда за дочерью. Но что особенно удивило Максима: девочка осталась жива. По крайней мере, из огня ее вынесли с еще бьющимся сердцем, но с тяжелейшими ожогами. Класть в местную больницу не стали, сразу увезли в Алексеевск. Если Максим что-то и понимал в медицине, то едва ли ребенок с такими травмами выжил. Скорее всего, и до больницы ее не довезли. Однако даже не это было самым странным. На строчку с именем девочки Максим смотрел несколько долгих секунд, складывая в голове рассыпающуюся на мелкие кусочки картинку – Елизавета Сергеевна Соколова. Каковы шансы, что в одной семье брат и сестра назвали дочерей одним именем? Нет, бывают, конечно, странные люди, но все же такого обычно избегают. Мелькнула мысль, что девочка каким-то образом выжила, и сестра Соколова забрала ее к себе, удочерила и дала отчество своего мужа, но, во-первых, в таком случае ей сейчас было бы почти двадцать восемь лет, а Элизе всего двадцать шесть, а во-вторых, на ее теле остались бы огромные уродливые шрамы от ожогов. Современная пластическая медицина способна творить чудеса, но не до такой же степени. И если с возрастом еще можно что-то придумать, то обнаженной Элизу он видел и был уверен, что ни единого, даже самого скромного, шрама на ее теле нет.
