— Ну ты-то чего, Юрка?
— Я вот чего… Достань-ка бутылку, надо поправиться. Расскажу сейчас.
Старик с готовностью вытащил из-под стола водку. Две рюмки были на столе, прятались за сахарницей. Юрий Григорич поднялся за третьей к буфету. Оказалось, что дождь снова ударил в полную силу — зашумел по листьям, из открытой форточки…
Глава 6
…как будто и не кончался. Крупные капли веско шлепали по крышам, взбивали лужи. Ветер выдул с холма все тепло: конец сентября, а ощущение такое, что не сегодня завтра пойдет снег. Сказочными ладьями плавали изогнутые листья по многочисленным лужам. На площади, вокруг памятника Ленину асфальт совсем исчез под сплошным желто-коричневым ковром. В раскисших переулках уже начинало темнеть.
— Здорово, архимандрит!
Пахнуло чесноком — впритык подступило чье-то лицо: мясистый, приплюснутый нос, пухлые щеки в щетине, мутноватые глаза, короткая стрижка над низким лбом. Мужик, лет тридцати. Позади, чуть сбоку, еще один. Тоже крепкий, тоже небритый, в бейсболке с иностранной надписью. Оба в коротких кожаных куртках, раздутых пузырями.
— Чего вам?
— Поговорить надо.
— Слушаю.
— Пошли-ка отсюда.
Второй парень зашел сбоку, подхватил под руку. Развернулись обратно в переулок. Мужики шли по колее, отец Андрей семенил по середине дороги, заросшей мокрой травой. Ряса пропиталась водой, отяжелела, липко путалась в ногах. Вдоль волнистых линий покосившихся заборов, пригибаясь под ветками яблонь. Вслед несся редкий собачий лай.
— Ты икону куда дел, борода? — прошипел над правым ухом один из мужиков.
— Глупости не спрашивайте, парни!
— Давай, давай, колись, — подхватил левый мордоворот.
— Прекратите.
— По-хорошему просим, отдай! — снова несвежее дыхание у самого носа.
Переулок привел к низкому кирпичному зданию, обсаженному по периметру кустами шиповника. Кладка — схожая с церковной, но попроще: раньше здесь размещалась приходская школа. Чертырехскатная крыша с двумя слуховыми окнами, в волнах шифера кое-где зеленел мох. Козырек крыльца на двух опорных брусьях, несколько покосившийся направо. Четыре окна по фасаду с распахнутыми железными ставнями. В одном, за зелеными занавесками, горит свет. Бывшая учительская, теперь здесь обитал отец Андрей. К входу через заросли вела тропинка, выложенная по обочинам поставленным на ребро кирпичом.
Мужики толкнули священника вперед, сами двинулись следом — пройти сквозь кусты можно было только по одному.
— Оставьте меня в покое, слышите?
— Ковыляй резвей!
Снова толчок — и отец Андрей, споткнувшись, распахнул плечом фанерную дверь. Теплый отсвет упал на крыльцо. Мужики быстро нырнули вслед за хозяином. Дверь с грохотом захлопнулась. Начинало темнеть…
— Не врешь? — спросил отец Димитрий.
— Ну ты что! — обидчиво отстранился Митяй. — В натуре говорю! Наш священник и, эта, два бугая с ним. Подхватили и поволокли.
— А хрен ли ты смотрел-то? — презрительно бросил Кабан.
— А что делать надо было?
Митяй и Кабан — два алкоголика. Отец Димитрий встретил их в магазине, одноэтажной постройке с застекленным фасадом, смотрящим на площадь Ленина. Митяй — маленький, щуплый, вертлявый, в грязно-коричневом спортивном костюме и дутой синтетической куртке с надписью USA на спине. Клетчатая кепка на коротко стриженной голове дополняла образ классического гопника. Кабан же был типичным «богатырем»: ростом под два метра, коричневая кожанка с крупной молнией — такие носили военные летчики — еле сходилась на животе, широкое лицо с толстыми губами, раскиданные во все стороны кудрявые вихры. Если Митяй напоминал какого-то мелкого зверя, типа хорька или белки, то Кабан, несмотря на свое прозвище, больше походил на медведя. Оба были небриты, и от обоих за версту несло кислым перегаром.
Отец Димитрий застал Митяя с Кабаном у прилавка, в процессе выпрашивания у продавщицы — мясистой, нестарой еще тетки с большим носом — бутылку взаймы. Продавщица беззлобно крыла их трехэтажным матом, вспоминая прошлые долги. Митяй сыпал скороговоркой, мельтешил, проглатывая окончания слов. Кабан изредка вставлял реплики — басовитые, основательные. Это напоминало некий устоявшийся ритуал, традиционному течению которого помешало появление в магазине постороннего.
— Земляк! — гулко прокричал Кабан, заметив отца Димитрия. — Выручи. Двадцать рублей.
— Брат! — Митяй вмиг подскочил, пристроился сбоку и проникновенно заглянул в глаза. — Брат, эта, помоги! Трубы горят! Сам понимаешь, бывает, что приперло, помоги, а то, эта, копыта откинем.
— А ну отвалили от человека! — прогремела продавщица от прилавка.
— Не лезь, тетя Люда! — плаксиво попросил Митяй.
— Вы местные? — спросил отец Димитрий.
— А чьи ж еще-то? — презрительно хмыкнула тетя Люда. — Вы думаете, мы таких из города выписываем?
— Кровопийца! — обличил ее Кабан.
— Как разговариваешь! Попроси у меня еще!
— Бутылку столичной, три стакана и банку огурцов, — заказал отец Димитрий.
— И сигарет. «Примы» хотя бы, — попросил Митяй.
— Гулять так гулять! — кивнул отец Димитрий.
Все-таки было похоже, что погода налаживалась: просветы в тучах становились все шире, солнце уже надолго не исчезало. Пейзаж заиграл теплыми тонами, воздух очистился от влажной мути, потеплело.
Митяй с Кабаном привели нового знакомого на опушку рощи за кладбищем. Уселись на пригорке, под тремя березами, у стола, роль которого выполняла повернутая набок катушка из-под кабеля. Вокруг катушки был протоптан круг, все остальное пространство поросло высокой травой, тонкие стебли которой напоминали спутанные волосы. Склон круто спускался к излучине ручья, в этом месте довольно широкого. В гуще камышей виднелся деревянный помост — к нему от дороги, опоясывающей холм снизу, вела тропинка. За ручьем, на крутом холме, сквозь тополя проглядывал старый дом с колоннами. А левее тянулось поросшее бурьяном и кустарником поле, за которым — у самого горизонта — стояла стена леса, плавно загибающегося в сторону деревни. Когда выглядывало солнце, серый, похмельный пейзаж разительно преображался: грязная трава становилась золотой, искрами выблескивал ручей в камышовой гуще, загорались яркими красками кроны далеких тополей на холме у детдома.
— Отец Димитрий, а ты, эта, правда священник? — спросил Митяй, присаживаясь на бревно.
— Нет, — ответил отец Димитрий и уселся рядом.
— Глупостей не спрашивай, — посоветовал Кабан.
— А чего он в шинели?
— Хочется ему.
Кабан положил пакет на стол и начал методично выкладывать: стопку пластиковых стаканчиков, бутылку водки, баклажку пива, банку с огурцами, несколько штук нарванных по дороге яблок, сигареты. На дощатую поверхность стола, еще толком не просохшую, налипли листья, отчего казалось, что сверху лежит нарядная скатерть. Посреди деревянного круга имелась дырка, в которую была засунута пластиковая бутылка со срезанным верхом — в коричневой воде плавали разбухшие окурки. Митяй резко вскочил, сдернул со стола бутылку, с хрустом свернул крышку. Кабан расставил стаканы.
