Он развернулся, перехватив пацана другой рукой. Они успели сделать только несколько шагов, потом Игорь медленно остановился, потянув за собой старика.
— Нельзя в туман, — прошептал он.
— Почему нельзя? — спросил дядя Миша.
— Не знаю, — помедлив, ответил Игорь.
Не сговариваясь, обернулись на страшного ребенка. Девочка все так же стояла на дороге. А потом Игорь, взвизгнув, рванулся назад, налетел на старика и упал на мостик. Потому что произошло странное: ребенок даже не пошевелился, но внезапно оказался возле них. Это выглядело так, словно увеличили картинку: вот создание было вдалеке — и вот оно совсем рядом, но при этом все еще там, на дороге за мостиком. Дядя Миша рывком поднял Игоря за шиворот и прижал к себе. Замерев, они уставились на девочку.
Лицо ее по-прежнему было будто окутано туманом, но все остальное теперь виделось отчетливо: грубая мешковина сарафана, тонкий платок с полустертым цветочным орнаментом по кайме. Руки по локоть густо измазаны черным илом. В нос ударила вонь протухшей воды и водорослей.
Ребенок стоял, не шевелясь. Интуитивно чувствуя, что нельзя поворачиваться к этому созданию спиной, дядя Миша начал медленно отступать. Игорь попытался вырваться, но машинально — он, видимо, тоже почуял верную тактику: точно так же пятился, не сводя глаз со страшной девочки.
Вдруг положение ребенка снова изменилось. Оказалось, что теперь девочка стоит к людям спиной: она не повернулась, а как-то перетекла через себя. Старик с Игорем, не сговариваясь, остановились. На дороге перед девочкой в тумане оформился темный человеческий силуэт, по мере приближения принявший форму женщины в длинном плаще. В отличие от размытого лица ребенка, черты ее оказались вполне оформлены: старуха с длинным носом и строгим, тонкогубым ртом. Она подошла к созданию и протянула ему руку, даже не посмотрев в сторону людей. Пару секунд ничего не происходило, потом ребенок медленно ухватил старуху грязной ладонью, и они бесшумно ушли в туман.
— Сигареты есть? — прошептал дядя Миша.
— Только Паутинычу не говорите, — так же шепотом ответил Игорь.
Все еще не упуская из виду дорогу, по которой ушли странные существа, они вернулись к перилам и закурили. Густой дух тухлой воды вроде бы развеялся, но теперь о нем напоминал даже безобидный запах гнилых водорослей.
— Может, обратно пойдем? — спросил дядя Миша, высаживая сигарету резкими затяжками.
— Мне теперь точно к отцу Димитрию надо, — мотнул головой Игорь.
— Я бы тоже в церковь зашел…
На дальнем берегу хрустнула ветка. Люди синхронно повернули головы. И только сейчас заметили, что весь туман куда-то делся, испарился — воздух, чуть желтоватый от солнечных лучей, был прозрачен и…
Глава 24
— …и нигде никакого тумана, — закончил Иваныч.
За окном светило солнце, тени от веток корявыми линиями расчертили протертые до голого дерева половицы перед столом. Отец Димитрий плеснул в кружку кипятка.
— Ну вот и ладно, — кивнул он, подув на чай.
— Видать, хорошо их проняло. Заметил, как у Степанова руки тряслись? Кто это был?
— Могу только догадываться. Теперь будешь своего внука и встречать, и провожать, понял?
— Понял, понял, — понуро протянул Иваныч, присаживаясь у холодильника.
— И майку наизнанку переверни.
— Не понял? — вскинул голову дед.
— Майку носишь? — терпеливо начал отец Димитрий и, дождавшись кивка, продолжил: — Вот ты ее перед выходом переодень наизнанку, швами наружу. И лучше задом наперед.
— Зачем это?
— Надо! — веско заявил отец Димитрий и отхлебнул из кружки.
Иваныч швырнул кепку на подоконник, запустил растопыренные пальцы в волосы и глубоко вы-дохнул.
— Что ж такое делается, Борода? — пожаловался старик. — Даже фашисты детей жалели. Как дальше-то будет?
— Два варианта: либо подохнем, либо поднимемся, — твердо сказал священник, разгладив замоченные в кружке усы. — Судьба такая: на открытом месте, на самом ветру, стоим. Столько раз уже до костей вымораживало. Но Бог даст…
— Хуже всего, когда сделать ничего не можешь, — с болью произнес Иваныч. — А что я могу? Меня ж, если взаправду-то, разок в морду ткни — я коньки и отброшу. Так, на публику хорохорюсь…
— Нормально, дед, не переживай. Есть кому повоевать. Наши, если надо, и с того света подтянутся.
— Чего? — Иваныч поднял голову.
— Не узнал Ульяну по описанию? Старушку, что нежить с моста увела?
— Ульяна? Которая тетка Юркина? — всклокоченные седые волосы торчали из головы старика, как антенны.
— Именно. — Отец Димитрий подмигнул. — И, между прочим, внучек твой меня на одну хорошую мысль натолкнул. Надо у Ульяны спросить, с кем Пономарь загулял.
— Как?
— Есть способ. Но опасно это, дед. Тут у вас нечисто.
— Чего нечисто-то? — Иваныч оглядел пол.
— Да нет. Не про мусор речь. — Отец Димитрий сделал широкий жест. — Я про чертей, что по округе шастают. Не боишься?
— Я в танке дважды горел, — напомнил Иваныч.
— Слушай, Федор Иваныч, ты в войну чем-то еще занимался?
— А что ты, Борода, меня охуиваешь?
— Так что ты хвалишься тем, что тебя подбили?
— А Одер кто форсировал? — напомнил старик.
— Ну вот. Так и говори.
— «Я Одер форсировал!» — посмаковал Иваныч фразу. — Не пойдет. Трагизму тут нету. Скажут: ну форсировал, и чего теперь? А если в танке горел — тут сразу тебе и уважение, и на кассу без очереди.
— Как знаешь, — махнул отец Димитрий. — Пошли тогда, помогать будешь.
Он быстро поднялся и вышел в комнату. Когда старик появился в дверях, священник уже примеривался к тумбочке с телевизором. Советский «Рубин» был тяжелый, как смертный грех. А сверху еще примостился видеомагнитофон, тоже советский, и тоже немалых габаритов. Отец Димитрий попытался по-двинуть всю конструкцию — комнату наполнили едкий скрежет и скрип.
— Он у тебя ламповый, что ли? — раздраженно спросил отец Димитрий через плечо.
— Не знаю, — ответил Федор Иваныч. — Вообще, конечно, он семьдесят какого-то года. Я за ним в город ездил. Помню, всей деревней обмывали. Но, как говорится, чем богаты. Извиняйте.
— Ну тогда ящик этот снимай отсюдова, — сказал отец Димитрий. — Вообще, конечно, давно замечено, что мертвые дерьмом китайским брезгуют. И в настройке наши аппараты удобнее.
Старик отсоединил видеомагнитофон, отнес на кровать. Священник, пятясь задом, выдвинул тумбочку с телевизором на середину комнаты, до тех пор, пока электрический провод не натянулся во всю длину, грозя выскочить из розетки. Федору Иванычу из-за этого пришлось отодвигать стол.
