За храмом виднелись разлапистые верхушки старых тополей — деревья росли уже на склоне, спускающемся к шоссе, — остатки грязно-желтой листвы еле-еле шевелил легкий ветерок. Было тихо, только где-то на дальней окраине деревни монотонно и без выражения лаяла собака. Откуда-то из-за спины потянуло вечерним холодом, на который вкрадчивой болью отозвалась сломанная кость.
Отец Андрей аккуратно пристроил гипс на коленях, закинул левую руку за голову и, просунув ладонь через решетку, с наслаждением потянулся. И тут же понял, что руку кто-то держит. Причем держит непонятным образом: ощущение было, что кисть погрузилась в какую-то упругую массу. Все еще не желая верить в происходящее, настоятель попытался вырваться, и остановился только когда от неловкого движения огнем полоснуло запястье. Машинально попробовал помочь себе правой рукой — гипс врезался в решетку, откликнувшуюся низким гулом.
— Почему за порядком не следишь, поп? — прошептало возле правого уха.
Отец Андрей дернул головой, машинально пытаясь отстраниться: не столько от хриплого шепота, сколько от запаха сырого перегноя, пахну€вшего в лицо. Снова стрельнуло в суставе, и настоятель, охнув, опустился обратно на лавку.
— Погост кому оставил? — опять раздалось пахнущее землей шипение.
В хриплом шепоте с трудом, но все-таки можно было угадать мужской, точнее, старческий голос. Отцу Андрею удалось подавить приступ панического страха.
— Что вам нужно? — сдавленно спросил он.
— Порядок мне нужен, поп.
В этот раз прохрипело почти впритык к уху, но даже намека на дыхание на коже не почувствовалось. Отец Андрей кое-как взял себя в руки — это позволило ему принять более удобную позу, сняв боль с запястья. Он быстро оглядел церковный двор, надеясь увидеть кого-нибудь живого. Но вокруг было пусто.
— Что же я могу сделать? — спросил священник.
Голос не ответил, только еще сильнее стиснуло руку, от запястья к плечу потянулся острый могильный холодок.
— Скажи, что делать надо? — нервно прошептал священник.
— Нет такого права — иерея учить. Сам смотри.
Лихорадочно соображая, как поступить, отец Андрей упустил момент, когда рука его освободилась из капкана. Заметив, что никто его не держит, настоятель резко дернулся, ссадив кожу о прутья решетки. Кисть, не считая наливающейся кровью полосы, белела нездоровой бледностью, как будто на руку была надета перчатка. Отец Андрей неловко потер отливающую синевой ладонь выступающими из-под гипса пальцами и только теперь почувствовал, что высвобожденную руку сводит от холода.
Набравшись мужества, священник поднял глаза, посмотрел за забор: уходящие вниз по склону могильные оградки с торчащими поверх памятниками, сквозящий через облетевшие деревья закатный шар солнца. И никого. Отец Андрей, будто наблюдая себя со стороны, отметил, что нисколько этому не удивился: он ведь заранее знал, что никого не увидит. С той стороны забора на тропинке нетронутым ковром лежали опавшие листья, лишний раз подтверждая, что все произошедшее настоятелю почудилось.
Скрипнула дверь храма, на крыльцо выскочил маленький круглый мужичок — староста Дорофеич. Обернувшись, наскоро перекрестился, накрылся кепкой и мячиком скатился по лестнице.
— Ох ты! — выдохнул Дорофеич, заметив настоятеля.
Он от неожиданности даже слегка отскочил назад, будто ударившись о невидимую преграду. Отец Андрей знал, что в деревне Дорофеича кличут «Пинг-понгом», и признавал, что кличка как нельзя точно к нему подходит. Весь он был как бы надутый: пухлое румяное лицо, толстые ручки, пузырящиеся на коленях джинсы, заправленные в растоптанные кирзачи. Сходство усугублял короткий желтый пуховик, шаром охватывающий верхнюю часть тела.
— Батюшка, благословите!
Подскочив, Дорофеич стянул скрипящую кожаную кепку, сунул под мышку и, собрав ладошки в горсть, подсунул настоятелю. Отец Андрей неуклюже махнул гипсом.
— Крест пришли смотреть?
— Сегодня вроде, должно быть, — ответил отец Андрей. — Погода ясная.
— Будет, будет! — горячо заверил Дорофеич. — Как же иначе? Думал, так и прольет всю неделю дождик. Бог милостив.
— Садись, Иван.
— Вы первый давайте, — прыгнул к лавке Дорофеич. — Порядок нужен, однако.
— Чего? — Священник вздрогнул и метнулся взглядом за ограду.
— Садитесь, говорю. — Староста широким жестом смел с лавочки листья.
Отец Андрей, все еще поглядывая на притихшее кладбище, присел. Дорофеич плюхнулся рядом, выжидательно уставился на крест, но не усидел и нескольких секунд — вскочил.
— Побегу в колокол ударю, ага? — поделился идеей староста, уже сделав пару скачков в сторону церкви.
— Садись! — вернул его отец Андрей.
— Красиво будет! — скривил лицо Дорофеич.
— Красота тишину любит.
— Люди чтоб увидели, — пояснил староста, возвращаясь на лавку. — Внимание привлечь.
— Не фокусы показываем. Кому надо, и так увидят.
— Ну, может, оно и верно, — внезапно согласился Дорофеич
Он снова расслабился и выжидательно задрал голову. Отец Андрей, сдерживая улыбку, ждал очередного приступа непоседливости. В этот раз Дорофеич смог усидеть на месте, только резко повернулся к собеседнику:
— А Федька Томин чего, не придет?
— Не знаю, Иван. Хотел к нему зайти, да все как-то не складывается.
— Он про икону все переживает?
— Переживает, конечно.
— Как бы не запил, — обеспокоился Дорофеич.
— У него там внук за этим следит, — успокоил настоятель. — Серьезный парень. Мы с ним этот вопрос на контроле держим.
— Ну слава богу, а то… — Дорофеич, не закончив, подпрыгнул. — Вон, смотрите, смотрите! Загорается!!!
— Да нет вроде. — Священник весь подался вперед.
— Ну как нет-то! Вон же! — От возбуждения Дорофеич почти кричал. — С правого края особенно! Видите? Видите?
— Вижу! — тихо произнес отец Андрей, украдкой покосившись на старосту.
А тот замер на полусогнутых ногах, счастливо глядя вверх. Спустя полминуты шумно выдохнул и, перекрестившись, плюхнулся на лавку. Потом опять подскочил.
— Давайте все-таки в колокол ударим?! — Глаза его горели детским восторгом.
— Не надо, Иван, — попросил отец Андрей.
Поникнув, Дорофеич снова примостился рядом. Помолчали.
— Интересно, завтра погода будет? — спросил староста негромко.
— Не знаю. Передавали, что без осадков. Ты вот что, Иван… в храм иди, свечи зажги.
— Где? — Дорофеич с готовностью подскочил.
— Везде.
— Понял! — обрадовался староста. — Служить будете?
