— Во сне сегодня приходила ко мне. Прощалась. Проснулся — чувствую: что-то не так. Сердце щемит, вдохнуть больно. Ну точно. Позвонили, сообщили.
Людмила Васильевна не выдержала, шмыгнула носом, по правой щеке гусеницей потянулась крупная черная капля. Тут снова тягуче проскрипела входная дверь. Среагировали синхронно: отскочили от прилавка в разные стороны. Вадим сделал вид, что рассматривает экспозицию хозтоваров, Людмила Васильевна принялась суетливо поправлять пакеты с крупой на стеллажах.
— Здравствуй, Людочка! — полетел по залу певучий старушечий клич.
Бабка — маленькая, щупленькая, в сером пальто и плотно повязанной косынке — неспешно зашмыгала галошами по кафелю. Тетя Люда, поймав свое отражение в зеркале витрины, сноровисто вытерла поплывшую тушь.
— Здравствуй, Марь-Сергевна. Хлеб-молоко?
— Как всегда! — весело согласилась старушка. — И печенье какое-нибудь. Помягче. Курабье.
Вадим отошел к стеклянной витрине. Солнце высветило все изъяны площади: и разбитый асфальт, и засохшую корку листьев на месте луж, и мусор. Облетевшие деревья по периметру выглядели мертвыми. Даже Ленин на этом фоне смотрелся так, будто не показывает верный путь, а пытается по-быстрому свалить.
— Дорого! — сетовал за спиной шамкающий голос.
— А что ты хочешь, мать! — увещевала Людмила Васильевна. — Не я цены задираю.
— Да я понимаю, Людочка, — торопливо соглашалась старушка. — Но пенсия у нас, сама знаешь…
— Давай, Марь-Сергевна, я тебе триста взвешу, а посчитаю как двести пятьдесят.
— Ну давай!
Шуршание пакетов, звон мелочи о тарелку. Прощание. Вадиму казалось, что все это время старуха Марь-Сергевна рассматривает его. Но он понимал, что это не так: просто утреннее ощущение чужого взгляда никак не хочет уходить. Хотя Марь-Сергевна его, безусловно, рассмотрела. И отметила. Теперь по деревне пойдет слух, что завхоз детдома подбивает клинья к Людке-продавщице. Между прочим, это была одна из причин, почему Вадим до сих пор не перевел отношения с Людмилой Васильевной в практическую плоскость. Нестарая еще, фигуристая, всю эту идиотскую косметику смыть — так, наверное, даже и симпатичная, к тому же сама явно не против. Вадим давно имел в виду этот вариант. До Калуги мотаться далеко и неудобно. А тут все под боком. Но слухи — вот чего он не выносил. Представить даже противно: как идет по деревне, и все эти голодранцы, проводив его, начинают переглядываться и перешептываться. А Марь-Сергевна разнесет как пить дать… По части наблюдательности сельские бабки заткнут за пояс Шерлока Холмса. У Людмилы глаза в слезах, рядом он, Вадим, тупо разглядывающий кастрюли. Не иначе семейная сцена. Сам виноват, заигрался. Теперь делать нечего, надо продолжать.
— Вадим! — мягко окликнула Людмила Васильевна.
Уже Вадим — без отчества. Ну что ж, сама напросилась. Придав лицу должное выражение, вернулся к прилавку. Ласково посмотрел в пронзительные от сырости глаза.
— Выпить только не с кем, — сыграл смущение и намек. — Колдырей местных, сами знаете, на дух не переношу.
И со значением посмотрел. Людмила мгновенно поняла. Метнулась к двери в подсобку, распахнула.
В зеркальной задней стенке стеллажа с крупами Вадим поймал свое отражение, а справа от него на миг мелькнула какая-то мутная клякса. Он вздрогнул, но тут же разобрался: оторванный лоскут упаковки, вид сзади. Чуть было не выругался, а это могло нанести образу скорбящего внука непоправимый ущерб. Впрочем, тетя Люда, наверное, не услышала бы.
— Мюллер! — как раз в этот момент проорала она.
Мюллером звали маленького кургузого старичка, выполнявшего в магазине роль грузчика, сторожа и всего остального. Он действительно напоминал шефа гестапо, точнее, актера Броневого, сыгравшего этого самого шефа в известном фильме.
Старик появился в двери, элегантным кивком поприветствовал покупателя. Был он в таком же синем халате, что и хозяйка, только не в пример замызганнее. На голове грязно-синяя бейсболка с иностранной надписью. Вадим знал, что Мюллер появился в деревне ниоткуда — просто в какой-то день возник. И остался. Вначале жил в ничейном сарае, на конце деревни. Постепенно прибился к магазину: помогал разгружать товар за еду, потом, войдя в доверие, переселился сюда подсобником и сторожем.
— Чего у нас сегодня на обед? — спросила Людмила Васильевна.
— Эскалопы с рисом.
Мюллер шепелявил, потому что у него не было зубов, и говорил тихо, с присвистом, потому что у него была повреждена гортань — на шее виднелся залихватский шрам.
— Возьми банку огурцов, компот… и вот еще шпроты. Я сейчас магазин закрою. С Вадим Алексеичем посидим, родственницу его помянем. А ты пока стол приготовь. Понял?
— На троих? — уточнил Мюллер.
— Нет, друг мой, — хмыкнула продавщица. — Мы как-нибудь без тебя сегодня.
— Что ты, Васильевна. — Мюллер покивал. — Где мы и где вы? Понимаем. Я про бабулю.
— Какую бабулю?
— Да вот же. — Дед подслеповато прищурился на Вадима. — Или это… А, ну да, ну да…
Людмила удивленно обернулась, Вадим тоже быстро огляделся.
— Совсем из ума выжил? — с сожалением осведомилась тетя Люда.
— Немудрено, — кивнул Мюллер. — К тому имеются все предпосылки.
— Стол иди готовь.
— Сию минуту исполним. — Мюллер скрылся в темноте коридора.
«Вот от кого у нее эти старорежимные обороты», — понял Вадим.
— В четверг народу мало, — оправдалась продавщица. — Они в пятницу закупаются. На выходные родственники приезжают. Ничего. Сегодня без меня как-нибудь проживут.
Людмила Васильевна, откинув столешницу прилавка, пошла запирать дверь — и только сейчас Вадим в полной мере осознал, что его нелепая, вовремя не остановленная шутка грозит серьезными перспективами. Начать с того, что он зашел в магазин всего лишь за бутылкой воды. А потом должен был идти к Хуньке — они еще вчера договорились съездить в Калугу, по детдомовским делам. И вот теперь, всего лишь из глупого желания разыграть глупую кокетку, Вадим ненароком организовал себе «ужин при свечах» со всеми вытекающими последствиями. Что делать? Признаться, что пошутил — наверное, нажить себе врага. Отказаться, «вспомнив» о неотложном деле, тоже рискованно. Засов на двери лязгнул, и Вадим, вздохнув, понял, что отвертеться не получится.
— Идем, — негромко произнесла Людмила, проходя мимо.
— А водку? — Вадим ткнул в ряд бутылок.
— Это не водка, — презрительно дернула губой продавщица.
Вслед за тетей Людой он нырнул в коридор. Здесь пахло магазином — причем всем его ассортиментом сразу: в бакалейные ароматы вплетались химические тона хозяйственного отдела, душистые нотки копченостей наслаивались на земляной дух лежалых овощей. И над всем этим буйством витал вкусный, добрый запах свежеиспеченного хлеба.
