— Куда тебя? — спросил Пономарь и прокашлялся, чтобы сбить хрипоту.
— В ногу и под ребро, — торопливо, на выдохе, прошипел Вадим.
Обрез лежал на полу, возле трупа.
— Это кто? — Юрий Григорич махнул лампой на мертвеца.
Тень его, угрожающе нависающая над Вадимом, метнулась в сторону, но тут же вернулась на место.
— Мишка, охранник. — Вадим говорил быстро, будто куда-то спешил.
Юрий Григорич повернулся к трупу и вскрикнул: в арке прохода стоял отец Димитрий. Зашипел за спиной родственник, тихо взвизгнул.
— Ты его за иконой послал? — спросил священник.
Эхо бодро заметалось — и Пономарь сообразил, что до сих пор они с родственником разговаривали почти шепотом.
— Да. Он украл.
— Где икона?
— Я… я не знаю. Думал, у него. Обыскал — нету. Я не знаю, честно. Они велели спросить, а он не говорит…
Глаза Вадима блестели от слез. Он лежал как парализованный, только губы шевелились.
— А что ж вы, свиньи, из церкви не украли?
Зло цедил слова отец Димитрий, с каким-то брезг-ливым ожесточением. Пономарь переводил взгляд с одного на другого. А Вадим уставился на священника как загипнотизированный. Наверное, тоже хотел поинтересоваться, как тот выжил. Юрий Григорич решил повременить с нескромным вопросом.
— Нельзя из церкви, — зашлепал губами Вадим. — Нужно было, чтобы вынесли. Они так сказали. Я специально в Москву позвонил, экспертов вызвал. Думал, на обратном пути перехватить. А они в сторожку. Там ход за печкой выходит. Мишка пролез, вьюшку задвинул. Они задохнулись…
Создавалось впечатление, что Вадим торопится все выложить в надежде, что за откровенный рассказ ему окажут помощь. Хотя какая тут может быть помощь: даже в неверном свете подбитой керосинки Пономарь видел, что тот умирает. Вон и ручеек крови показался из-под спины — осторожно нащупывая дорогу, потянулся под уклон, в темноту.
Отец Димитрий не двигался, стоял в проходе, брезгливо наблюдая за потугами родственника. И тот продолжал торопливо рассказывать, глотая окончания слов.
— Должен был принести мне. Я его в подвале детдома ждал. Они говорят — спустись вниз, убей, чтобы никто не видел. Я убил. У меня штык от трехлинейки. Наточил. И он как раз выскочил, какой-то одержимый, на меня набросился. Я еле успел. А иконы нет. Я не знаю, где она.
— Ульяна знает, — сказал отец Димитрий.
И снова Юрий Григорич резко дернулся, и снова его тень метнулась туда-сюда под сводом. Тетка Ульяна стояла на границе света и темноты со стороны подъема тоннеля. В платке и светлом плаще. Такая, как запомнилась. Но видно ее было только краем глаза, на границе зрения. И Юрий Григорич был не уверен, но вроде бы она сказала: «Привет, Юрка». А может быть, и не сказала. Переспрашивать было как-то неловко. Впрочем, как и здороваться. Поэтому он просто смотрел. Но теперь Юрию Григоричу пришлось переводить взгляд в трех направлениях.
— Вся семья в сборе, да? — судорожно пошутил Вадим.
— Ты к семье не примазывайся, — строго одернул отец Димитрий. — Ты сука.
— Я против того же, против чего ты воевал! — суетливо оправдался Вадим.
— Не ври.
— Икона нужна была им. Мне главное, чтобы вся эта сраная деревня загнулась.
— А чем тебе, упырь, деревня не угодила? — рискнул вмешаться в разговор Пономарь.
— Что в ней хорошего? Гниет, гниет и все никак сгнить не может. Рассадник. Весь этот «особый путь России» только из-за нее.
— Какой путь? — пожал плечами священник. — На ощупь идем. Куда ты-то лезешь?
— Ты сам такой же. Я твои фото в сундуке видел.
— Я не про то заботился. И вообще…
«Дурак был», — снова незаметно подсказала тетка Ульяна.
— Не согласен, — мотнул головой отец Димитрий.
Было во всем происходящем столько неестественности, что Юрий Григорич собрался оформить свое возмущение в вопросы — но просто не знал, с чего начать. Самое странное, что его все это как-то не шокировало… Точнее, конечно, шокировало, но совсем не до такой степени, как хотелось бы.
— Какая-то нечеловеческая ситуация, — робко пожаловался он.
— Почему? — не согласился отец Димитрий.
— Ну вот потому что… все это. — Пономарь с обидой обвел сцену рукой.
— Нормально. «Особый путь России», как правильно заметил гражданин полутруп.
— А она настоящая? — показал Пономарь на тетку Ульяну.
— А чего тебя смущает? — поднял бровь отец Димитрий.
— Ну, потому что она, это… умерла.
— И чего?
— Тетя Ульяна, скажи ему!
Но еле видная тетка промолчала. И Юрий Григорич решил не развивать тему.
— Зачем ты икону-то украл? — спросил он у Вадима.
— Продать хотел. Они сказали — помогут. Сказали, что после этого тут все развалится. Они много чего помогли. Я даже не знал, как все это делать. А оно само получалось, как будто вспоминал. Страшно было… И интересно. Как чудо…
— Мертвецов будить — чудо? — перебил отец Димитрий.
— Потому что так не бывает. Это новое направление в науке. Он правда ходил. И потом, на кладбище. Это если с научной точки зрения, как исследователь. Я его знаками обвел, что-то проговорил, сам не знаю, что… И он как живой ходил.
— Это ты как живой ходил. Знаешь хоть, у кого учился?
— Они… Мне как исследователю, я думал, денег получу, займусь серьезно…
— Что же ты, исследователь, сейчас назад оглянуться боишься? — со злой добротой оскалился отец Димитрий — Чувствуешь, кто там стоит?
И Вадим все-таки дернулся — вжал голову в плечи. Юрий Григорич всмотрелся: но за родственником по-прежнему была только голая кирпичная стена. Он опять обернулся на отца Димитрия. Потом поймал краем глаза тетку.
— Мы его спасать будем? — не придумав ничего другого, спросил Пономарь.
— Нечего. Пусть подыхает.
И тут Юрий Григорич узнал, где икона. Было бы, наверное, правильнее признаться, что ему об этом сказала тетка Ульяна, но она вроде бы опять ничего не говорила. Ее даже и видно уже почти не было. Он осторожно перешагнул вытянутые поперек прохода ноги родственника, прошел до одной из кирпичных полок под сводом, поднял лампу…
Икона была легкая, почти невесомая для своих габаритов. Изогнутая от старости доска, почерневший задник, скупой блеск позолоты. Пономарь посмотрел на икону — и понял, что когда-то где-то ее видел. Во всяком случае, было ощущение, что узнал.
Вернулся к своим, так же осторожно переступив через ноги. Поймал взгляд Вадима: склизкий, испуганный и просящий. И показалось, что за его спиной дернулась какая-то дымка. Нет, вряд ли — всему виной нездоровая мнительность.
