Он легонько похлопал рукой по карманам пиджака, проверяя, не пропустила ли Франни что-нибудь.
— Сплошные от меня неудобства.
— Вы устроили в баре натуральное представление, всучили мне кучу денег, а теперь мы с вами идем к вам в номер. У нас за это увольняют.
Конечно, случись такое, она бы тут же позвонила в бюро студенческой юридической помощи университета Чикаго, где третьекурсники-юристы давали бесплатные консультации — правда, толку от консультаций было ровно столько, сколько за них платили. В бюро у нее были друзья. Они могли бы положить ее дело в стопку pro bono
[2] на самый верх. Франни объяснила бы, что ее уволили за приставания к клиентам, в то время как она всего лишь исполнила свой долг специалиста по английской литературе — доставила Лео Поузена в его номер в целости и сохранности (но насколько это убедительный довод? мало ли на свете специалисток по английской литературе, желающих забраться в постель к Лео Поузену… а как насчет нее самой? что, и она бы?.. нет, сейчас, пожалуй, нет, точно нет). В конце концов, университет не меньше ее заинтересован, чтобы она сохранила работу и продолжала выплачивать ссуду. Тут Франни вспомнила, что университету она больше ничего не должна. Ее заем уже дважды перепродали, и теперь он принадлежал Фермерскому трастовому банку Северной Дакоты. Бедный заем, его принудили к проституции. Двери открылись, мелькнула точно такая же площадка на пятом этаже, двери закрылись. Франни и Лео снова ехали на двадцать третий. Интересно, в вестибюле уже обратили внимание на подозрительные перемещения лифта? Франни все копалась в бумажнике: водительские права штата Пенсильвания на имя Леона Ариэля Поузена; кредитные карточки «Американ Экспресс», «МастерКард», «Виза», «Адмиралс Клаб», читательский билет библиотеки города Пасадены; несколько школьных фотографий рыженькой девочки, взрослевшей по мере того, как Франни перебирала снимки; сложенные счета — их Франни разворачивать не стала; и карточка-ключ отеля Палмер-Хаус. Ура! Франни принялась разглядывать карточку — приятный темно-зеленый цвет, раскудряво напечатанное название отеля, и на обороте — магнитная полоса, открывающая дверь одной из комнат этого отеля.
— Какой у вас номер?
— Восемьсот двенадцатый.
Двери снова распахнулись. Давно не виделись, двадцать третий этаж. Франни нажала на кнопку восьмого.
— А раньше вы говорили, что не знаете.
— Раньше я и не знал, — ответил он, глядя в сторону.
Ему тяжело давалась эта поездка. Останавливаясь и трогаясь с места, лифт коротко вздрагивал — два дюйма вверх, два дюйма вниз, — будто специально, чтобы напомнить пассажирам о тросе, на котором висела кабина. Возможно, Лео назвал первый пришедший в голову номер, лишь бы Франни доставила его «на твердую землю». Двери снова открылись, и Лео попытался двинуться вперед, словно хотел выйти без ее помощи. Франни снова забросила его руку себе на плечо. Внутри пальто, специально созданного, чтобы обогреть человека в минус двадцать, было мучительно жарко. Лицо Франни блестело от пота. Пот сбегал сзади по ногам, прямо в туфли.
— Вы не лишитесь работы, — сказал Лео Поузен.
Он говорил тихо, и Франни была ему благодарна. Не все пьяные способны так держать себя в руках.
— Я скажу, что мы друзья. Мы же друзья?
— Я не уверена, что здесь нашу дружбу оценят, — ответила она.
Коридоры были такими же широченными, как и площадки перед лифтами, — европейский шик. Столько места пропадает зря. До сих пор Франни ни разу не бывала наверху и теперь чувствовала себя так, будто совершила взлом с проникновением. Коридоры казались бесконечными, по стенам рядами висели черно-белые фотографии знаменитостей в пору их расцвета: Дороти Дэндридж, Фрэнк Синатра, Джуди Гарленд. Фотографиям, казалось, конца не было. Франни не сводила с них глаз. Привет, Джерри Льюис. Смотреть под ноги, на ковер, разукрашенный павлиньими перьями — желтыми, персиковыми, розовыми и зелеными, — было тяжко. У Франни зарябило в глазах, а ведь она была трезва. А каково глядеть на такое после скотча? В коридоре скучал одинокий сервировочный столик: надкусанный сэндвич, россыпь жареной картошки, роза в узкой вазе и перевернутая вверх дном винная бутылка в серебряном ведерке… Восемьсот шестой, восемьсот восьмой, восемьсот десятый, восемьсот двенадцатый. Пришли. Она подперла Лео Поузена бедром для устойчивости и сунула карточку в замок. Красный огонек дважды мигнул и погас.
— Т-твою мать, — пробормотала Франни и попыталась еще раз.
Красный.
— А если мне поехать к вам домой?
— Не получится.
— Я мог бы поспать на диване.
— На диване сплю я, — сказала она. Иногда она спала с Кумаром, но это случалось нечасто, у них с Кумаром были другие отношения. Кумар был друг. А ей надо было где-то жить.
— Тысяча восемьсот двенадцатый, — сказал он, пробуя встать прямо. — Точно, вспомнил.
Она могла бы отвести его обратно, на замечательный ромбовидный диван, где так удобно прилечь, если, ожидая лифт, вы вконец обессилели. Она бы оставила его там, спустилась и уже из дому позвонила бы портье — вы знаете, на площадке восьмого этажа спит на диване какой-то мужчина.
— Тысяча восемьсот двенадцатый.
Франни покачала головой:
— Это вы увертюру вспомнили или войну. Вы не живете в тысяча восемьсот двенадцатом.
Он задумался, уставясь на запертую дверь, перед которой они стояли.
— Может быть, и войну, — сказал он. — Постоим еще немножко? Мне нужно отдохнуть.
— Мне тоже, — сказала Франни.
Она заступила на смену в четыре тридцать. На восемнадцатый этаж она не поедет. С тем же успехом они могли бы начать со второго и совать карточку во все замки подряд.
— По-моему, вы встревожены, — пробормотал он словно во сне. — У вас что, уже бывали неприятности?
Он устроился поудобней, то есть почти повис у нее на плечах, ноги у него заплетались. Франни казалось, что она волочет Лео Поузена по неровной каменистой дороге. Они миновали площадку перед лифтом и двинулись дальше.
— У меня неприятности прямо сейчас, — сказала она.
Она даст ему последний шанс, а потом бросит. Он не будет на нее в обиде. Он ее даже не вспомнит. Если они упадут в коридоре, тут-то им обоим и крышка. Он выше ее на десять дюймов, а тяжелее фунтов на восемьдесят. Он придавит ее своим весом, и она будет лежать со сломанной лодыжкой и сломанным запястьем, пока в три часа утра на них не набредет коридорный, подсовывающий счета под двери. К тому же у нее нет медицинской страховки. Когда они добрались до номера восемьсот двадцать один, Франни вынула из кармана карточку и сунула в замок. Красный огонек, красный, потом зеленый. Замок щелкнул, и Франни повернула ручку. Восемь-два-один, а не восемь-один-два — вот и весь секрет. Как удачно, что она такой специалист по ошибкам.
