«Пусть мне будет плохо, зато подруге еще хуже». Начнет Назарова против Медведевой показания давать — нам придется Медведеву опять сажать, а это значит, что я нарушу слово, данное Нелюбову. А я своих слов никогда не нарушал. Пишите и про Назарову, что у нее ничего не нашли.
Этот приказ жандармского ротмистра помощник исправника выполнил с большим удовольствием. Шуба «товарища Андрея» была новой и стоила не менее ста рублей. Сам в ней, конечно, ходить не станешь, но шубу можно отвезти к теще, в Козлов, и там сдать в ломбард. Сделать это Кудревич решил ближе к лету, когда дело разрешится и все про шубу забудут. И вот на тебе, пожалуйста! Лекок хренов, вспомнил.
— Осип Григорьевич, про шубу никому ничего говорить нельзя.
— Почему? — Тараканов смотрел на исправника по-детски удивленными глазами.
— Я вам объяснил, почему мы отпустили барышень?
— Да, это была сделка. Вы мне еще говорили, что иначе нельзя.
— Я и сейчас вам это говорю. Вы всего полгода надзирателем, а я по полиции пятнадцать лет прослужил. Поверьте старому полицианту, иногда без компромиссов, без сделок с законом преступления не открыть. До сего дня я вас считал очень способным полицейским, не разочаровывайте меня, попробуйте догадаться сами, почему про шубу никто не должен знать.
Тараканов задумался.
— Шубу изъяли у Назаровой. Но Назарову пришлось отпустить. Если вспомнить про шубу, то судебные власти спросят, откуда она у нас взялась. Тогда надо говорить про Назарову и отвечать на вопрос, почему она на свободе. А прокурорский надзор считает всякие сделки с преступниками противузаконными.
— Ох, все больше я убеждаюсь, что вы перспективный молодой человек! Кстати, пил я тут на днях водку с одним купцом, нашим общим знакомцем, и обмолвился, что хлопочу о предоставлении вам места моего помощника.
— Витольд Константинович! Да я за вас век Богу буду молиться! Да я за вас…
— Ну, ну, ну. Отслужить успеете. Полагаю, что вопрос с шубой исчерпан?
— Конечно.
— Тогда более вас не задерживаю. Антону Вавиловичу мой поклон. Да, и я надеюсь, что объяснять про то, что сегодняшний разговор далее этой комнаты выйти не должен, вам не надо?
С обеда Тараканов возвращался ночью, пьяным и абсолютно счастливым. На небе ярко сияла полная луна, в свете которой искрился и переливался снег. Ветра не было, морозец — градусов десять, не более, вертикальные столбы дыма из труб, тишина, нарушаемая далеким лаем собаки… Рай земной! Хотелось петь, хотелось обнять всю землю. Шагая быстро, он догнал какую-то сутулую старушку во всем черном.
— Бабушка, проводить не надо ли, а то ночь на дворе? Старуха остановилась и обернулась. Тут Тараканов увидел, что вовсе никакая это не старуха, а разом постаревшая учительница Медведева.
— Радуетесь? Васек моих убили и радуетесь? Ничего, недолго вам радоваться осталось, скоро кровью все умоетесь.
Весь хмель из головы полицейского вылетел.
— Так Нелюбов сам со своей жизнью покончил. А осуждению к смерти вашего брата, Александра Матвеевна, я не радуюсь. И потом, приговор еще не вступил в силу, я читал, что на него подана жалоба. Да и Государь наш милостив. Вам надобно хлопотать… И, Александра Матвеевна, на почте тоже человека убили, и брат ваш к этому причастный.
— Васька не убивал!
— Я знаю, убивал Шумилов, но его уже Божий суд судит.
— Рыжий в стражника стрелял! Рыжий!
— Откуда вы это знаете?
— Вася рассказал. Не думал он, что Андрей с порога палить начнет, уговору такого не было. А когда они с почты вышли, он у рыжего спросил, зачем, мол, человека убил, можно было бы и не стрелять. А Андрей этот знаете что ему сказал? «Мент — не человек, а пес бешеный».
— Ведь есть же у вас, у русских, такая пословица: «Не делай добра, не получишь зла». Я вот, поляк, ее знаю, а вы, русский, — нет. Господи! Я ему все блага земные, а он меня под суд хочет упечь!
— Витольд Константинович, я вам был, есть и буду по гроб жизни благодарен за все, что вы для меня сделали. И ни под какой суд я вас отдавать не хочу. Но вы подумайте — этот Андрей не только разбойник, он убийца! Он крестника жены вашей убил и сына няньки ваших дочек. Неужели не хочется его поймать?
— И вместе с ним за решетку отправиться? Жену и дочек по миру пустить? У меня имений нет, живем всей семьей на одно мое жалование.
— Избави вас Бог в тюрьму садиться! Можно же все сделать и по-тихому.
— Это как?
— Неофициально. Частным порядком. И про шубу никому ничего не говорить. Вы мне только дайте ее осмотреть. И если есть там адресок портного, я по-тихому к нему съезжу и расспрошу.
Исправник посмотрел в глаза своему подчиненному. «Нет, этот от своего не отступится. Вон как глаза горят! Не разреши я ему, так он до губернатора дойдет, а тогда греха не оберешься. Да и поймать такую крупную рыбу, как «товарищ Андрей», — перспектива весьма заманчивая, за это можно и Аннушку на шею получить. А это поболе ста рублей стоит. Уж лучше пусть он под моим контролем дела свои делает. Получится — славу разделим, а не получится — вся ответственность на нем».
— Вот что, Тараканов. Я чувствую, вы от меня не отстанете. Давайте так сделаем: пишите рапорт об увольнении в отпуск на месяц. Я постараюсь, чтобы рапорт ваш прошел все инстанции за неделю. А в отпуску вы вольны делать все что вам заблагорассудится: хочется вам — вино пейте, хочется — преступников ищите. Но давайте сразу договоримся: за месяц не найдете — забываем про это дело раз и навсегда. Согласны?
— Конечно согласен. Только сначала бы шубу посмотреть, вдруг нет на ней никакой бирки, тогда и отпуск мне ни к чему.
— Есть там бирка. Я вчера посмотрел. Пишите рапорт. Шубу вам придется в Москву свозить, в ателье показать, любому портному намного легче свою работу в натуре опознать, чем по бирке и описанию. Как шубу покажете — сразу мне верните, нечего на нее кому попало пялиться. Вот только как? Городового с вами послать? Нет, болтать будет. Вот что! Из мастерской идите сразу на почту и отправляйте шубу мне посылкой. В деревянный ящик только упакуйте, а то эти черти почтовые всю ее порвут! — Исправник спохватился. — Вдруг мне за нее отчитываться придется, мало ли. И еще, совсем забыл вам сказать. За быстрое открытие всего дела и возвращение казенных денег начальник губернии, по представлению военного прокурора, изволил нас с вами наградить. Идите к секретарю, получите сто рублей. Это вам будет вместо командировочных.
Получив деньги, Тараканов зашел в канцелярию участка, открыл свой стол и, вытащив оттуда кипу бумаг, стал в ней рыться. Наконец он нашел то, что искал.
Передав дознание по обвинению Трубицына и Медведева в военно-окружной суд, Кожин выделил дело в отношении «товарища Андрея» в отдельное производство и, как того требовал закон, послал в каширскую полицию требование о принятии мер к установлению личности скрывшегося преступника и его задержанию. В углу этого документа красовалась резолюция исправника: «Тараканову. Г-н полицейский надзиратель, прошу исполнить в кратчайшие сроки и доложить». Далее стояли дата и размашистая подпись.
