Многие нашли свою смерть сорвавшись с моста. Иногда передний поезд, подталкиваемый сзади идущим, увеличивал скорость, и тогда люди и лошади попадали под его колеса. Воинские части, которые были назначены прикрывать эвакуацию города, тоже прибыли к мосту и пошли через него напролом. Несколько раз один из их командиров истерически подавал команду: — «Шашки вон, за мной, руби эту сволочь». К счастью ни разу подчиненные его не послушались. Были случаи, когда панически настроенные люди с моста бросались в Кубань и погибали. Некоторые калмыки и калмычки, лишившиеся здесь своих повозок и гуртов скота, считая, что все погибло и сейчас они попадут к большевикам, резали своих детей и бросали их в воду.
До подхода большевиков все, кто хотел перейти Кубань, все же успели сделать это. В городе осталось огромное количество брошенного военного и гражданского имущества, а на его окраинах скопились гурты скота и табуны лошадей. Пока по Екатеринодару с опаской передвигались первые разъезды красноармейцев, городской сброд продолжал еще грабить обозы. Был небольшой промежуток времени, когда мосты уже опустели, шли последние приготовления к их взрыву, и некоторые ловкачи успели сходить в город пограбить и вернуться с узлами и чемоданами.
Бронепоезд генерала Майделя перед самым взрывом мостов вернулся на вокзал, и его команда могла наблюдать, как и там шел грабеж. Местные жители «громили» вагоны с интендантским имуществом. Но вот появились красные, и мародеры в панике стали группироваться около бронепоезда. По команде генерала по ним открыли пулеметный огонь, и бронепоезд по кучам трупов, стреляя направо и налево по залегшей у моста красной пехоте, последним ушел за Кубань. В ночь с 17 на 18 марта огромный железнодорожный мост был взорван.
В Екатеринодар вошли соединения и части красной 9-й армии и 1-го конного корпуса. По советским данным ими было взято в плен 20 000 пленных, захвачено 40 орудий, свыше 100 пулеметов, 4 бронепоезда и 30 самолетов
.
После сдачи Екатеринодара на фронте наступило относительное затишье. Многие надеялись, что после столь победоносного наступления Красная Армия сделает передышку. Считали, что разлившаяся весенним паводком Кубань, с ее взорванными мостами, станет для красных серьезной преградой. Были надежды, что обороняться по водному рубежу можно будет даже незначительными силами. Расположение белых войск оставалось прежним. На их левом фланге находился Добровольческий корпус, в центре — Донская армия, а справа, в районе Усть-Лабы, были расположены разрозненные, в большинстве своем не имевшие связи ни со ставкой, ни с донским штабом, сильно порадевшие части Кубанской армии. Штаб Донской армии, на который была возложена задача руководить боевыми действиями донцов и кубанцев, находился в станице Георгие-Афипской, ставка Деникина перебралась в Новороссийск.
В станице Афипской и ее окрестностях остановилось большинство тех, кто прибыл с Дона и правого берега Кубани, войска и таборы беженцев. Все задавали себе один и тот же вопрос — куда бежать дальше. Е.Н Раковский записал характерный для той ситуации разговор казака и калмыка.
— «Ты себе можешь спокойно отходить, — говорил калмык казаку, — погоны снимешь, звезду налепишь и ты — красноармеец. А у меня морда кадетская («кадетами» красные называли своих противников)»
.
Настроение у всех было все таким же неопределенным. Все сознавали тяжелую безвыходность положения, и разговоры, в основном, сводились к тому, куда отступать дальше, что будет с ними через день, через два. Одни говорили, что отступать нужно в горы, к морю; другие считали, что отходить нужно на Таманский полуостров; третьи предлагали сначала двигаться в хлебный Майкопский отдел Кубанской области, а затем в Грузию. Затем людьми овладели какая-то апатия и относительное спокойствие. Наверное потому, что, во-первых, рядом находились многочисленные войска, а во-вторых, никто не хотел верить в то, что такая масса людей вдруг может погибнуть, надеялись — какой-то приемлемый выход все же будет найден.
Туда же, в Афипскую, прибыла и донская фракция Верховного Круга. Парламентарии уже раскаивались в том, что на последнем заседании, вопреки воле большинства военачальников, поддержали предложение о разрыве с Деникиным. К тому же генерал Кельчевский, которого назначили военным министром нового правительства, вдруг объявил, что своего согласия принять этот пост никому не давал. Что касается кубанских властей, то они продолжали ратовать за самостоятельность, считали что нужно идти в Грузию и там переждать этот острый период, если к тому времени не удастся войти в соглашение с большевиками о признании независимости казачьих областей как Советской Россией, так и Антантой.
В ставке Деникина тоже намечали пути дальнейшего отступления. В итоге более-менее согласованное решение смогли принять только в отношении Добровольческого корпуса. На него была возложена задача защиты участка от устья Кубани до Ольгинской. Кубанская армия, выйдя из подчинения Верховного главнокомандующего, предпочла действовать самостоятельно, а командующий донскими войсками генерал Сидорин вылетел в Новороссийск, чтобы на месте принять решение по донцам.
Во время разговора с Деникиным он настаивал на том, чтобы немедленно наладить подвоз продовольствия и боеприпасов к горным проходам вдоль побережья, на путях к Геленджику, создать там базы для обеспечения войск и беженцев. Деникин возражал. Он убеждал Сидорина, что лучше отойти на Таманский полуостров. Говорил о том, что уже дал распоряжение сосредоточить там такое количество судов Черноморского флота, которого, в случае необходимости, хватит вывезти в Крым не только людей, но и лошадей. Кроме того, он говорил Сидорину, что Тамань легко и сколько угодно долго можно удерживать небольшими заслонами и что такую задачу командир Добровольческого корпуса генерал А.П. Кутепов уже имеет. В пользу Тамани говорило и наличие там большого количества продовольствия. Деникин обещал вдоль побережья разместить плавучие базы с питанием и боеприпасами, но предупредил при этом, что сена и фуража не будет.
А в это же время Кавказский фронт красных продолжал свою Кубано-Новороссийскую операцию. Его войска благополучно переправились ниже Усть-Лабы, а вскоре заработал мост в Екатеринодаре. Как выяснилось позже, задача первостепенной важности — охрана этой переправы, была поставлена абсолютно небоеспособным и редким по численности заставам, расположенным друг от друга на расстоянии в 5—10 верст. В результате двум ротам красноармейцев удалось закрепиться на левом берегу Кубани против Екатеринодара. 19 марта спасать положение послали бронепоезд «Атаман Самсонов», которым лично руководил инспектор артиллерии генерал Майдель. Начальники частей, охранявших Кубань, тоже спохватились, бросились исправлять ошибки, но было уже поздно. 20 марта красные починили лишь чуть-чуть разрушенный деревянный мост, и стало ясно, что переправа у них теперь есть.
Это грозило крушением всех надежд. Рассуждали так, если даже целых два корпуса, которые обязаны были не допустить красных на левый берег Кубани, не смогли задержать двух рот красноармейцев, то нет смысла рассчитывать на какой-то успех в дальнейшей борьбе с большевиками. Форсировав реку, красные двинулись на юго-запад. Первые бои на левобережье Кубани произошли у аула Тахтамукай. Донцы контратаковали неудачно и возникла угроза того, что красноармейские части прорвут фронт и клином войдут между 4-м и 2-м Донскими корпусами, разорвав, таким образом, Донскую армию на две части.
