Рвануло вроде сначала негромко, так, чуть слышный, все же здесь больше километра, хлопок. Потом не в пример сильнее грохнуло, и мне показалось, что наш чердак весь изнутри осветился. Свет проникал через все щели. Грохот стоял такой, что я пожалел, что пакгауз стоит не в другом депо. Вдруг раздался взрыв. Оказывается, до этого были только цветочки, что это рвануло, я так и не понял. Потом долбануло еще раз, чуть слабее, но моему многострадальному организму уже все было по фигу. Мне лично показалось, что здоровенный пакгауз подпрыгнул вместе с наваленными в него железками.
Пленный
Если честно, я уже с жизнью простился. Целый день мы на станции отработали. Уже время ужина в лагере прошло, а мы все ящики таскали, никаких сил уже не осталось. Потом вдруг полицаи пришли и нас куда-то погнали, прикладами подталкивая. Пригнали нас в депо и в сарай загнали, а там только солома гнилая и промерзшая.
Понял я. Все. Последние наши часы. Сдохнем мы все за ночь, а завтра новых пленных из лагеря пригонят, они нас вытащат отсюда и закопают. Где-то через час это произошло. Сначала щелчки были непонятные, пять или шесть раз, потом прикладом по замку хрясть – и немец в форме охранника лагеря с фонарем заглядывает и тихо так нам говорит:
– Ребята, выходите. Здесь осназ НКВД. – Меня с этой соломы как подбросило, откуда только силы взялись. Я первым к двери подошел и остолбенел, как прирос к земле. Он ко мне спиной был, но я кожаное пальто узнал. Пальто это было нашего начальника лагеря, а человек этот незнакомый тащил за ноги труп полицая прямо к нам в сарай и матерился на чистом русском языке. А тот, что зашел первым, был в форме ординарца начальника нашего лагеря.
Тот немец ну чистый зверь был. Каждый вечер по десять человек из строя после работы выводил и тренировался в стрельбе по ним. Нет, не издевался, не пытал. Просто выбирал самых изможденных. Тех, кто еле ноги волочил, и убивал их из своего пистолета. Как на стрельбище. Неужели и его тоже эти разведчики убили?
Потом мы одежду у убитых полицаев взяли, кому досталось, оружие собрали. Осназовцев всего четверо было. Потом тот, высокий, одному из своих говорит:
– Арье, выгружайте машину, возьмите с собой троих, пусть помогут вам притащить шмотки. – Я с ними пошел, а у них машина нашего начальника лагеря. Ну точно она. Тогда я подумал: «Есть бог на свете», и я точно знаю, как он выглядит. Только тут я догадался спросить у тех ребят, что с нами были, кто они. Они помялись и говорят: мы тебе не говорили, но ты знать должен. Вон тот высокий, капитан НКВД «Второй», а другой «Серж», он начальника вашего лагеря одним ударом кулака убил. Только если немцам попадетесь, не говорите, что нас видели, а то они за нас вас живыми сварят, и листовку мне протягивает и вещмешок с продуктами.
Так я в первый раз увидел листовку отряда «Второго», а самого «Второго» и того, кого те молоденькие ребята «Сержем» назвали, я никогда в жизни не забуду. Этот высокий капитан нам все свое оружие отдал – и автоматы, и винтовки, и шесть «Вальтеров», а потом подошел ко мне и тридцать золотых червонцев мне протягивает и говорит: «Местным заплатите за постой. Может, и не выдадут вас». И спас нас этим еще раз. Еще он сказал бежать по путям как можно дальше и в деревне захватить крайний дом и пару дней там прожить.
Так и выжили. Бежали изо всех сил, пока бежали, шестеро нас осталось. Зашли в дом один, червонец золотой я сразу отдал, как капитан сказал, и еще пообещал, и не выдала нас хозяйка. Чуть позже это началось. Мы километрах в семи от города были, грохнуло так, что земля задрожала, а в городе зарево поднялось. На станции это, и те ящики, что мы вчера перегружали, тоже. Грузили мы не снаряды и даже не бомбы, а взрывчатку. Несколько вагонов ее было. Наша взрывчатка, по тридцать два килограмма ящик. Все. Нет больше станции. Совсем нет.
Не раз я потом листовки «Второго» видел, а еще больше угроз и посулов немецких. И ловили немцы «Второго», и вешали, и расстреливали, а потом опять награды сулили. Все больше и больше, а листовки все появлялись и появлялись, до самого последнего дня немецкой оккупации, и все знали, что отряд «Второго» жив и дерется. И как дерется! Даже я, начальник разведки дивизии, не мог понять, как они вчетвером двенадцать полицаев так тихо перебили, а потом станцию взорвали, а ведь двое из них были мальчишки совсем.
* * *
Как показало время, никому и в голову не могло прийти, что мы заныкались прямо на задворках станции. Соорудив из притащенных нами шмоток гнездо, особенно пригодились меха, что мы девчонкам у переводчицы набрали, я, несмотря на взрывающиеся на путях снаряды, завалился спать. Звал и Арье, но он отказался, ну и зря. Днем будет однозначно интереснее.
Днем действительно оказалось интереснее. В том плане, что немцы оцепили всю станцию, вернее то, что от нее осталось, и депо. Даже у нашего пакгауза полицай стоял, я по крайней мере одного видел, и периодически немцы пробегали: то вдвоем, то целыми толпами, один раз даже с собакой, перепугав стоящего на часах «Гнома». Но чего-чего, а собаки бояться не стоило. Собака в такой обстановке находилась в предынфарктном состоянии и сама не знала, на кого лаять и куда бежать. Огромное количество взорванной взрывчатки, скученность людей, запахи металла, смазки, гари и угля забивали ее обоняние напрочь. Я, правда, так и не понял, чего их здесь носило. Видимо, имитация бурной деятельности. Деятельность-то надо изображать.
Две такие диверсии на одном участке, с такими громадными потерями и разрушениями у кого угодно башню снесет, а у некоторых вместе с погонами и должностями. Надо же теперь грузопоток на другие участки переводить. То, что здесь за эти дни скопилось, пока станцию в Резекне восстанавливали, переправить к фронту не успели. Ко всему прочему огромное количество имущества просто раскидало по весьма немаленькой территории. Не все же взорвалось и сгорело, многое просто сдуло вместе с вагонами. Это все собрать надо. Там и продукты, и медикаменты, и всякие сапоги с шинелями, и те же боеприпасы с патронами, что не взорвались. Все это надо собрать, учесть и складировать.
Кто-нибудь себе объем работы представляет? Я лично не очень. Это не объем работ, это бесконечные авгиевы конюшни. Станцию восстанавливать надо? Эта станция узловая, мощный железнодорожный узел. Был. С грузопотоком из портов Риги в сторону Полоцка и дальше на фронт – группа армий «Центр», а это наступление на Москву. Из Каунаса в сторону Пскова и дальше на Питер, он сейчас Ленинградом зовется, – группа армий «Север».
Понятно, что все это можно обойти и со временем эти грузопотоки обойдут этот узел, но пусть хоть маленький ручеек, но до фронта не дойдет. Пусть немецкие тыловики лишка по морозу побегают. Да и хрен с ними, для меня не это главное. Для меня главное, что тридцать один пленный прошедшей ночью выжил. Может, хоть один из них войну переживет, а если они по пути еще пару-тройку немцев или полицаев пришибут, вообще хорошо.
Немцам станцию надо восстанавливать, а восстанавливать станцию – это все сначала разбирать. Те же вагоны, перевернутые взрывами, перетащить. Как это сделать? Рельсы-то все в узел завязаны. Где рабочих взять? В лагере. Значит, их где-то здесь размещать надо, кормить, охранять и прочие «радости». Вот и носятся все как в задницу ужаленные. И опять главное для меня не то, как немцы носятся, а то, что пленных будут кормить, а значит, они дольше проживут. Если еще хотя бы один пленный из-за этого выживет, значит, я не зря это сделал.
