Книга Опосредованно, страница 29. Автор книги Алексей Сальников

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Опосредованно»

Cтраница 29

Но со времени, когда мозг частично перестал служить Лене, призрак Михаила Никитыча тоже слегка поглупел, нёс ту же совершенно ахинею, что и Снаруж.

Пока Лена лежала в больнице, Владимир сделал ремонт в ее квартире, где они теперь и жили. Владимир сначала намекал, что неплохо было бы переехать к нему, в центр, где тоже были школы, тоже можно было устроиться в такую, чтобы недалеко от дома. Лена с ожидаемым для себя и неожиданным для Владимира упрямством отказалась – это была небольшая война, где Владимир был мягок и настойчив, а Лена была еще мягче, но при этом еще настойчивее.

Владимир ожидал, что Лена обрадуется ремонту – новой белой ванне вместо желтоватой; новому цвету стен; подвесному потолку с множеством лампочек вместо светильников и люстры; гладкому полу, похожему на паркет вместо покрашенных в рыжий цвет досок. Одну из трех комнат он переделал в детскую, полностью поменял мебель, а старую дел неизвестно куда. Лена разрыдалась, когда увидела: ей было обидно, что это он сделал без ее ведома, будто все равно заставил переехать; что и дальше он будет поступать так же, не спрашивать, делать все по-своему в общих делах. Она подумала даже, что он и ремонт сделал не для того, чтобы стало уютнее и удобнее, а просто чтобы победить в их забытом уже состязании по переезду. Благо, к тому времени появились уже сотовые телефоны, не у всех еще, но у Владимира появился, Лена могла выловить мужа в любом месте города, позлить его вопросами, что он делает, любит он ее или нет, будет ли он любить обеих дочерей одинаково, и когда Владимир начинал тосковать от разговора, принималась говорить, что ему с ней скучно, что ему нужна жена повеселее и поумнее. У Лены в те несколько месяцев, что она ходила с уже заметным животом и чувствовала себя больным тяжелым существом, обострилось чутье на вещи, которые выводили Владимира из себя, даже если он хорошо это скрывал. Он рассказывал потом, что она удивительным образом подгадывала момент любого звонка, она могла не звонить часами, потом вынырнуть в самый неподходящий момент, а услышав, что вот как раз сейчас Владимиру разговаривать некогда, сообщить самым невыносимым, тоскливым голосом, что ему всегда некогда. «В такие мгновения хотелось прямо трубку загрызть, – поделился Владимир. – А еще был вопрос из самых адских, два, точнее, один за другим: а почему ты мне не звонишь? Ты обо мне совсем не думаешь?»

Лена была готова к тому, что увидит в больнице, когда будет рожать: хватило и хождения в поликлинику, и госпитализации. Умом-то она понимала, что все не так плохо, если отрешиться от некого идеала, нарисованного в воображении, от того, как оно должно было быть (а должно было быть, как в американском кино, где и декорации на высоте, а у каждой медсестры прическа и косметика). Но когда попала в родильное отделение, ей стало казаться, что, окажись она где-нибудь в Мозамбике, среди других рожениц и врачей Армии Спасения, малярийных комаров и мух цеце, – и то бы к ней относились внимательнее и добрее. Она потом пыталась понять, была ли та грубость медицинского персонала настоящей или внезапно окружившие ее чужие люди казались грубыми по умолчанию, потому что интересовались не только ее состоянием, но и состоянием других рожениц, были не очень красивы, шумны, суетливы и озабочены кем-то другим, а не Леной.

Смешно, однако ей даже на родах собственных детей не позволили присутствовать: дали наркоз, прокесарили, а потом выдали двух темноволосых страшноватых, бурых каких-то малюток, в которых человеческого было меньше, чем в кошке. Ли́ца девочек, особенно веки, были опухшие, как после запоя. Лена знала, что другими дети и не рождаются, что во всех новорожденных есть что-то гигеровское, и все же знание это не давало ей почувствовать детей своими. Видя, как сюсюкаются с детьми другие матери, она пыталась им подражать, пробовала ощутить к детям привязанность, как она себе представляла эту привязанность, и чувствовала, что у нее ничего не получается. Одна мысль то и дело возвращалась к ней, пригвождая ее к месту: «Это что же я такое натворила: замуж вышла неизвестно зачем, родила неизвестно зачем. Это ведь теперь на всю жизнь. Что я теперь со всем буду делать?» Простая, но не менее тяжелая идея посетила ее, да так и не отставала несколько лет: у Лены была всего одна жизнь, прожить по-другому от окончания института до замужества было невозможно, эти несколько лет просто ухнули куда-то совершенно бессмысленно – в стишки, попытки скрыть тягу к стишкам, а Лена даже не могла придумать, куда бы она дела это время, если бы представился такой шанс.

Тяжело было в больнице, а еще тяжелее стало дома, когда и родители Владимира, и сам Владимир, и сестра с дядей принялись хороводиться вокруг Лены и девочек. Лена понимала, что девочки заслуживают заботы, но сама себя этой заботы считала недостойной.

Не было подростковой дурью, скорее легким припадком инфантилизма, предложение Владимира назвать дочерей Оля и Яло. Они с Владимиром остановились на именах Мария и Анна. «Прикольно, Маша, как в сказке», – заметил Владимир, хотя Лена думала почему-то про Антуанетту. Не родителей Владимира было дело, но имя Мария их не устроило категорически. «Дело ваше, но две Марии нам уже устроили», – сказала мама Владимира. «Ну, я так и думал», – усмехнулся Владимир, увидев гримасы родителей. «Еще одна была племяша моего подружка, которая кроме него еще с кем-то шашни водила, потом к себе в область укатила, когда залетела, он за ней подался, а она с иностранцем связалась и усвистала. Он чуть не спился. Готов был чужого ребенка принять, а она ему такую свинью подложила», – сказал отец Владимира. «Так там вроде Марина была, а не Мария», – поправила его мама Владимира. «Один хер», – грубо отрезал свекор. «Давайте тогда Вира и Майна назовем, – сказал Владимир, – по-простому, по-рабочему». Родители Владимира хотели почему-то рифмованных имен, каких-нибудь Кира – Ира, Алина – Полина. «К вам деменция, что ли, подкрадывается, ни на что, кроме рифмы, надежды нет? – пошутил Владимир, но несколько раздраженно пошутил. – Вы их, я так понимаю, уже собрались в одинаковые платья наряжать и выгуливать, чтобы все удивлялись: какие похожие девочки!» Стали близнецы в итоге: Аня и Вера.

Лена не могла сказать, что ей не помогали. Все время готовы были прийти посидеть с двойняшками Вовины родители, ее дядя и сестра – все, когда выдавалось свободное время, спешили понянчиться, иногда набивалась квартира заботливыми советчиками, готовыми к смене памперсов, купанию, укачиванию, так что Лена жалела даже, что не родила сразу четырех, чтобы руки каждого из гостей были заняты ребенком. Но помощь приходила волнами: то заваливались в гости сразу все, то не было никого, даже Владимира. Лена не представляла, как могла справляться с близнецами, скажем, мать-одиночка, если, например, нужно было пойти в поликлинику – сама она иногда приходила в отчаяние даже дома, пытаясь успокоить Аню и Веру, понять, что им нужно, когда они кричали требовательными или отчаянными голосами (Вера выше и как-то противнее, Аня почему-то басом), порой готова была отдать их кому угодно, хоть волчице. А вот как мать-одиночка в маршрутке или троллейбусах везет детей сквозь жару или зиму на прививку, на обследование? Место, конечно, уступают, но как это вообще – тащить, переть их, не таких уж легких, и все более тяжелеющих с каждым днем, везти в здоровенной двойной коляске, когда и с одноместной-то не особо развернешься, Лене даже подумать было страшно.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация