Отвечая на этот вопрос, Лена каким-то образом перешла к рассказам о дочерях и муже, Слава тоже включился, перейдя от сложных морально-этических своих заскоков к анекдотам о том, как они пытаются научить читать свою четырехлетнюю дочь, особенно как усердствует жена, которая начала читать очень рано, едва ли не в три года, и дочь при виде любой книги говорит скептически «о-о, опять». «В нашем случае как бы лучше отвратить ее от литературы как можно раньше! – рассмеялся Слава. – От любой вообще! А если жена сердится, то говорю ей, что вот научилась ты читать в три. Ты, может, университет закончила в десять лет? Нет ведь, отучилась, как все, в общеобразовательной школе, и не сказать, что сильно успешно. Максимум, чего она достигла, – это стала биологичкой для студентов, как я учитель литературы для них же, если так разобраться. Да, это не школьники, но и не совсем не школьники еще!»
«Тем удивительнее, что ты обращаешься ко мне как к авторитету, я-то вообще училка такая классическая, с выпускниками и кличкой Индезит», – не могла не рассмеяться Лена.
«Это от общего впечатления, от вас оставшегося, – сказал Слава, заметно волнуясь голосом и изображением своим на фоне уже стены. – Я даже на “ты” с вами не могу разговаривать, если даже попросите».
Утешая Славу, Лена выдала корпус историй о близняшках, пользуясь тем, что не было возможности повториться: среди знакомых она стеснялась что-нибудь рассказывать, сомневаясь, не рассказывает ли одно и то же. Насколько Лена поняла, Слава руководствовался тем же, потому что у него накопилось достаточно впечатлений от семейной жизни и родительства. Так, смеясь, просидели они до такого времени, когда смысла уже не было ложиться спать, а подошло время первого транспорта до Екатеринбурга. Слава засуетился, желая проводить Лену до автобуса, она не стала спорить, почему-то продлевая эту встречу, словно она была последней в их жизни.
Они потихоньку выползли на еще темную улицу, в, как оказалось, махонький дворик, обнесенный мелкой рабицей, плотно обсаженной снегом сверху и в каждой ячейке. Четыре фонаря освещали не двор будто, а каток (хотя и каток был, но сбоку, в темноте, из темноты же клонились большие деревья, вставленные в воздух редкими фрагментами белизны). «Вот где холодок», – сказала Лена: действительно, стоял довольно сильный мороз, поэтому такси подъехало, характерно скрипя одеревеневшими шинами в нетающем снегу, а бородку Славы, пока они ждали, слегка прихватило таким ювелирным ледком, что Лене казалось, будто она не на бородку смотрит, а на кусок открытки, где изображен далекий еловый лес. Когда Лена и Слава, довольно пыхтя, забрались внутрь теплой машины и почти одновременно захлопнули за собой двери, от них разом отрезало звук утреннего трамвая, что давал металлического ходу с улицы неподалеку, бил в железо, как сон Карениной. Сама Лена незаметно миновала ту часть бессонной но- чи, когда желание уснуть становится невыносимым, и была взбодрена этим, как кофе, притом что и кофе был, но мозг уже укутывало, словно одеялом, даже качание машины, довольно заметное в некоторых местах пути, казалось усыпляющим. Чтобы не выключиться, она снова заговорила со Славой, удивляясь, что как ни приедет, а все кажется, что Тагил никак не меняется, вот даже «Эко-радио» до сих пор, только говорит другим голосом, старые голоса она и не помнила теперь, но все-таки знала, что эти – не те, что были раньше. Но вот все равно «Эко-радио». И кинотеатр она видела по дороге, с фасада которого когда-то неизвестные поклонники попятили афишу одного из «Гарри Поттеров» размером два на три метра. «Это что, – сказал Слава. – Даже дом, где вы жили, и тот не изменился, разве что пластик туда воткнули. Я это знаю, потому что пришел однажды к вам в гости, а там другие люди живут, и, если мимо прохожу, у меня родители жены там неподалеку, всегда на окошко смотрю, на этот второй этаж в тополиных листьях. Если летом, то, знаете, ностальгия так и прет. Удивительное все же время было, мне до сих пор кажется, что тогда между нами было что-то такое, чего я, даже влюбившись, не переживал, даже с друзьями, если объяснять все дружбой, нет – не дружба, то, из-за чего вы до сих пор меня видите отчасти ребенком, а я вас той девушкой, похожей на девочку из “Чужих”, и как бы много времени ни прошло после сегодня, мы опять встретимся, и все так же будет, снова мы будем эти листья помнить, только я с одной стороны этот тополь в памяти вижу, а вы – с другой, и снова мы будем этими вот детьми, вы ведь, если так разобраться, тоже ребенком тогда были».
«Как хорошо, что ты такой, Слава», – сказала Лена, беря его за руку, не в силах сдержаться, чтобы не взять, потому что вспомнила кружение одного из приходов за своим столом, в своем тогдашнем доме, когда листья проступали сквозь окно. Чтобы погасить смущение, Слава принялся говорить про то, что на самом деле многое меняется. Вот, мэр – женщина, газета «Право-плюс» перестала быть такой острой, потому что ее переформатировали в полуразвлекательную (он рассмеялся), Костик из «Пестрого зонтика» в Москву подался, торговые центры открываются, но это днем нужно тусить, а не как сейчас.
«Когда маленькая была, видела экранизацию Брэдбери про электронную бабушку, что ли, и там была такая широкая заводская труба, в телеспектакле сказали, что это фабрика облаков. Так вот, я вижу эту трубу в Тагиле, и для меня это до сих пор – фабрика облаков, даже не интересовалась, что это на самом деле. И со всем городом так. На таком тагильском скелете прежнего города все также у меня в памяти насажено, до сих пор на углу Мира и Ленина вижу призрак той женщины, что беляшами торговала из металлического ящика».
«И автовокзал совсем другой, а кажется, что тот самый, – сказала она, купив билет и будто опомнившись, что нужно говорить. – Когда с мамой ездили в Свердловск к дяде, тут на стене такая электронная карта была, а здесь, слева от дверей, два автомата для газированной воды стояли. А затем поехали к подруге в Камышлов, а тут такой буквально филиал ада был с мутными стеклами, сомнительными людьми, сыростью, даже зимой, и какими-то портянками пахло, разве что не ходили люди в зипунах, не искали с чайником, где бы кипяточком запастись. Нет, этот взгляд, мне кажется, никакими линзами текстов не исказить, что-то есть в сердцевине взгляда. И ты тоже там с этими здоровенными черными электронными часами на руке».
«Я их утопил чуть ли не вместе с собой, когда на пруду плавали и ребята лодку перевернули», – сказал Слава.
Она с удовольствием померзла еще, постояв со Славой на площадке для курильщиков, после чего, когда наступило время посадки, они стали торопливо обмениваться номерами телефонов, не сообразив в этой суете, что без проблем найдут друг друга в интернете, потому что выглядело это как прощание – что чуть ли не в другую страну отправлялась Лена или чуть ли не в какой-то дикой стране оставался Слава. «Обязательно надо тебя с Володей познакомить и с девочками, приезжай вместе со своими», – почти приказывала Лена в укорачивающейся до билетного контролера очереди.
«Я с удовольствием, но как вы им объясните наше знакомство?» – спросил Слава.
«Как-нибудь объясню», – сказала Лена.
«Как все же здорово про них сказано у авантюриста», – подумала она, засыпая в автобусе, а затем, проснувшись уже и угадывая приметы приближающегося Екатеринбурга, крутила в голове две строчки, что запали ей в память из стишков со второго листка, который дал ей Слава. Лене потом казалось, что именно эти две строки подтолкнули ее к тому, чтобы первым делом заявить Владимиру, они оказались вместе этим утром, что по-прежнему одинокую Машу, чтобы ей не было скучно, нужно свести с Дмитрием, хотя знакомство будет крайне сомнительным.