Поскольку молодежь тут выделывалась по-всякому, наши поиски под прикрытием точно не должны показаться чем-то выдающимся. Выпендривается малец, и взрослые его опекуны выделываются, так пусть, тем паче за все уплачено.
Вольные Пустоши — вообще земли странные. Тут не то чтобы богам в лицо плюют или плевали, но в них здесь изначально особо не верили, еще когда сильна власть Ольрэна была, а после, как он сгинул, местные небожители заполнить с ходу пустоту не смогли. Слишком пропитаны земли были духом Ольрэна, поэтому даже лучшие из жрецов оказались не способны сотворить нечто значительное, а уж у богов и вовсе снизойти до Пустошей то ли не получалось, то ли желания не возникло. Может, на них чужой дух как аромат скотомогильника действовал. Вот и остались земли пустыми. Ушедший ушел, Пустоши не заполнились. Поначалу местные, может, и переживали, а потом привыкли. Верить во что угодно никто им не запрещал, а что чудес нема — так на Земле без немедленных и ежечасных чудес масса религий процветает. Нам эта пустота Вольных Пустошей даже выгодна, внимания не привлечем.
Фиилор, наконец-то переодевшийся в мужское, умиротворенно вздыхал и нетерпеливо метался у кареты, то и дело поглаживая рогульку. Молодой гладкоствольный вяз на опушке расстался с небольшой высохшей веткой без возражений. (Покажите мне дерево, умеющее возмущаться, и я скажу, что либо вы много выпили или нюхнули не того, либо забрели к толкиеновским энтам.) Теперь принц привыкал к инструменту, принюхивался к нему и едва не пробовал на зуб.
Кирт чистил оставшуюся пару лошадок. Я вязами, дубами и осинами не интересовалась, зато, обнаружив рядом малинник, с наслаждением принялась опустошать заросли. Проклятая юбка, конечно, здорово мешала, но кое-как справилась. Поглазев на мою блаженную физиономию, измазанную в красном соке, принц осторожно заткнул рогульку за пояс и тоже стал лакомиться ягодами. Руки немного поцарапал, зато быстро наловчился избегать колючек на ветках. После нескольких съеденных горстей он удивленно отметил:
— Вкусно, я такие ягоды во дворце ел, они куда кислее были. Их всегда со сладкими сливками подавали.
— Малина — ягода хитрая, ее надо есть с куста, если сладкой хочешь. Полежит сорванная, кислить начнет даже самая сладкая, а уж если на леднике побывает, то такая кислая станет, скулы сведет! — наставительно пояснила я принцу, приобщающемуся к правильному ягодному вкушению.
Закончив с лошадками, Кирт тоже пошел к нам в кусты. Задумчиво забрасывая в рот ягоды, чавкнул:
— Странно, город рядом, а ягод море.
— Нет веганов? — вяло пожала я плечами, дублируя привычный для себя жест местным шевелением пальцев. — Или тут местный лакомка нескромных размеров обитает, с которым связываться не хотят. В Пустошах крупные звери водятся?
— Не знаю, нападет — проверим, — рассудил Кирт почти беспечно, а когда я указала на вопиющую безответственность телохранителя, ткнул в лошадей, спокойно жевавших траву. Дескать, если коники врага не чуют, значит, и нам опасаться нечего.
Успокоил настолько, что я пошла в обход кустов к ягодкам покрупнее, а Фиилор вовсе побрел куда-то почти в недра рощи, туда, где редколесье начинало походить на лесок. Окрик Кирта высочество оставил без ответа, а когда щитовик догнал парня, беглец что-то шепнул на ухо преследователю. Телохранитель мгновенно отстал, даже вернулся ко мне и пояснил четко, наверное, боялся, что я тоже пойду выяснять причину прогулки:
— Это… как ты сказала, зеленая остановка парню нужна.
— М-да, в решении таких интимных вопросов свидетели не требуются, — хмыкнула я, возвращаясь к ягодному истреблению. Я вообще до свежих ягод жадная, без фруктов всегда легко обходилась, но ягоды — моя слабость, полакомиться вдоволь можно лишь летом, а уж если свежесорванных хочешь — и подавно. Поэтому как вижу — удержу не знаю, особенно со сладкими!
Пока наслаждалась малиной, раздался панический крик, треск, и юный принц, отлучившийся по важным делам, вернулся назад со скоростью бумеранга к австралийскому аборигену.
— Та-та-та-а-ам! ОН! — выдохнул Фиилор, по-плебейски тыча рогаткой пальцев на запад.
В здешних краях невежливым считалось указывать направление к цели широко расставленными указательным и средним пальцами одновременно, эдакая горизонтальная «виктория» получалась. Забавно, что допустимый вариант выглядел так же, как на Земле, — стандартно простертая ладонь.
— Кто «он»-то? — заинтересовалась я, не прекращая объедать куст. Лошади спокойны, я тоже. Чего и всем желаю.
— Ме-ме-дведь, — промямлил принц.
— И что делает эта помесь овцы и хищного зверя в «та-там»? — продолжила я допрос.
— Лежит в овражке в грязи, спит или дохлый, воняет, — почти не заикаясь, выдал бледный от пережитого ужаса юноша.
— Да, чувствуется, — потянула я носом. Почему-то ранее не ощутимая вонь разливалась в воздухе могучей струей.
Миг, и от Фиилора стало возможно не только прикуривать, но и заправлять огнеметы. Он сменил цвет не на мило-розовый и даже не на красный. Парень стал багряным, как сентябрьский георгин.
— Это не медведь, кобылу мне в жены! — первым догадался Кирт, крякнул, подхватил виновника аромата под локоток и увлек к карете переодеваться и подмываться.
Я запоздало покашляла от легкого чувства неловкости. М-да, не сразу сообразила, откуда волна аромата пошла, и юношу запозорила. А может, к лучшему? Перестанет всякие романтические взгляды в мою сторону кидать. Задолбал малость. Ничего не говорит, но вздыхает! Так бы и врезала, если бы таким мимишным не был. И когда сообразит, что не Симелия я и никогда ею не стану, хоть обвздыхайся?!
Спустя четверть часа мы отправились проверять случайно обнаруженного Фиилором зверя. О досадном недоразумении по молчаливой договоренности никто не заикался. Правда, его высочество продолжил краснеть сильнее обычного и избегал встречаться со мной взглядом. Кирт посмеивался в несуществующие усы, но открыто над оконфузившимся беднягой не ржал.
Оказалось, что под кабинет задумчивости принц выбрал самую густую часть рощицы. Вроде и небольшая в диаметре, здесь она была похожа на дебри. Промоина, полная неизвестно откуда взявшейся полужидкой грязи, — довольно узкая, метра полтора в ширину, но глубокая, — скрывалась под роскошными зарослями местного шедевра, название которого мне-землянке ничего не говорило. Зато глаза видели обыкновенный лопух, вымахавший от радиации до размеров дерева.
Под его широкими листьями в грязевой яме нашел свой последний приют здоровущий медведь. Зверь был очень и очень стар, бурая шерсть давно уже стала клочковатой и седой. В тех местах, где его не заляпала грязь, это просматривалось четко. Следов крови и ран заметно не было. Очевидно, здешний патриарх, прежде нещадно распугивавший любителей малины, банально скончался от старости, а грязь сыграла роль плохонького консерванта, не дав вони распространиться дальше места погребения.
Поглазев на немаленькую причину большого недержания его высочества, мы вернулись обратно. Вытаскивать медведя, разумеется, даже не пытались. Старый, вонючий и грязный — пусть покоится с миром. Мы за его путь в страну вечной охоты еще малинки поедим.
