Начинался шторм. Катамаран качало на волнах. Стас был счастлив и ждал, когда волны станут больше. Женю начало подташнивать от страха. Да еще и просто укачало.
– Я утром забыла поесть, вот мне и стало плохо. – Она искала себе оправдание. – Тошнота не отступала, а в желудке пусто. Меня какой-то желчью рвало. Первый раз такое. Я так испугалась. Ни разу мне так плохо еще не было.
Женя не могла держать телефон и снимать чемодан, которому были не страшны удары стихии. Она просилась назад, на берег. Стас злился. Женя выпила бутылку воды и усилием воли взяла телефон. Стас бросил чемодан в волну. Женя сняла, как чемодан всплывает, колышется на волнах и уплывает. После этого ее вырвало и на телефон, благо он был в водонепроницаемом чехле, и на катамаран, благо его тут же залило волной. Женя слышала, что Стас кричит. Но ей было все равно. Чемодан стремительно уносило в открытое море. Стас крутил педали, надеясь поймать свой ценный груз. Он хотел, чтобы Женя ему помогла, но она физически была на это не способна. Штормило все сильнее. Катамаран кидало по волнам, как… как чемодан. Женя умоляла мужа вернуться на сушу. Но Стас выбрал не плачущую от страха и боли в желудке жену, а опытный образец. Еще час они гонялись за чемоданом, который то относило дальше, то приносило ближе. Несколько раз Стас нырял за ним, но не мог справиться с волнами – плавал он так себе. Женя плавала намного лучше. И могла в три гребка нагнать чемодан. Но не хотела. Ей вдруг стало на все наплевать. Она мечтала, чтобы этот треклятый чемодан утонул, уплыл в открытое море, и она бы больше его никогда не видела. Она хотела, чем быстрее, тем лучше, оказаться на берегу, поменять билеты, вернуться домой и подать документы на развод. Она даже позвонила маме с катамарана, чудесным образом поймав сеть, и сообщила, что хочет развестись. Мама была счастлива. Стас умолял жену прыгнуть и вернуть чемодан. Женя рассудила, что перед разводом она может выполнить последнее желание супруга, прыгнула, догребла до чемодана и вернула его на катамаран. Стас обнял свой чемодан и не расставался с ним до прибытия на берег.
– Господи, кино и немцы, – вздохнула Даша.
– Стас очень расстроен, – отозвалась Женя.
– Ну еще бы, – хмыкнула Марина.
– Нет, не из-за развода. Мне кажется, он меня даже не слышал. Он расстроен, что чемодан пропускает воду. Он был мокрый внутри.
– Слушай, а почему он сам не стал снимать? – поинтересовалась Марина.
– Он отвечал за положение катамарана по отношению к чемодану. Чтобы кадр был красивый.
В этот самый момент Стас появился во дворе.
– Я тебя звал, ты не слышала, – обратился он к Жене.
– Стас, простите, а вы, наверное, не в курсе? – сказала Марина.
– Не в курсе чего? – напрягся Стас.
– Черные ящики уже изобрели. Давно.
Светлана Михайловна, Вика и Даша начали хохотать. Но смех был не радостный, а истеричный. Женя тоже смеялась. Сквозь слезы.
Стас пошел в номер.
– Интересно, как бы он проверял жаростойкость? – продолжая хохотать, спросила Даша.
– А ударопрочность? – поддержала Вика.
– Это была его мечта. Он в нее верил, – тихо сказала Женя. – Представляете, как это обидно, когда мечта рушится?
– Жень, обидно, когда твой муж идиот. И ты это понимаешь. Поверь мне. Я знаю, – ответила Вика. – Пока ты фигачишься с чужими детьми, твой муж изобретает черный ящик. Ты все понимаешь, но не можешь ему об этом сказать. Потом он тащит тебя в открытое море, ты блюешь, но ему все равно. А ты на это соглашаешься. Причем в новом купальнике.
– Зато он назвал чемодан в мою честь, – улыбнулась Женя.
– Это как? – удивилась Марина.
– Чемодан называется «Жениаль».
– И?
– Женя – мое имя. А эл – Лаврентьев.
– Но ты же вроде Морозова. А «жениаль» с французского переводится великолепный, замечательный, – сказала Вика.
– Правда? А я и не знала. Лаврентьев – фамилия Стаса, – удивилась Женя.
– И в названии чемодана кричало его раздутое самомнение, – хмыкнула Вика.
– Жень, прости, но мы на стороне твоей мамы. Нам твой муж тоже не нравится. Не обижайся. А тебя мы любим! – шутливо заметила Марина.
– Кто же послушает маму? – возмутилась Светлана Михайловна. – Меня сын не слушал, когда женился, и дочь не слушала, когда замуж выходила. Вот и получилось, что я и свекровь, и теща, а все равно плохая со всех сторон. Вот думала, к сыну ближе буду. Он всегда был ласковым, нежным, как котенок. Целоваться и обниматься лез класса до третьего. Я уже даже переживала – мальчик, а ведет себя как девочка. Боялась, что испортила его своим сюсюканьем. Ну маменькин сынок рос! А дочка себе на уме всегда. Никаких поцелуйчиков. Даже в куклы не играла. С мальчишками в футбол гоняла. Сын все рассказывал – про школу, про друзей, если кто обидел – сразу ко мне кидался. Да он в Деда Мороза лет до десяти верил! И плакал, когда узнал, что это я все подарки покупаю и под елку кладу. Дочка все в себе держала. Клещами не вытащишь. Скрытная, но умная. Все говорили, что карьеру сделает – она ж просчитает сто раз, оценит. Отличницей была круглой. Институт с красным дипломом окончила. А вот как жизнь распорядилась: замуж вышла, и где теперь ее красный диплом лежит? Под памперсами. Я спрашивала – неужели ты не хочешь работать? Говорит, всегда мечтала домохозяйкой быть. Но я ей не верю. Вот я и не знала, что так получится и я к дочке прибьюсь. Ей нужна, а сыну не нужна. Невестка так все поставила, что он мне и звонит редко, да еще и от жены втайне. Я же слышу. Из дома никогда не позвонит, только с улицы. Спрашиваю: «Почему ты мне всегда с улицы звонишь?» Он смеется – какая разница? Но я же чувствую разницу! Жену выбрал, а не мать. Перекуковала ночная кукушка дневную. Хотя я знаю, там и любви особой нет. С ее стороны так уж точно. Политика такая в семье – от лишних родственников избавляться. Что с меня взять? Денег дать не могу, помощь моя не нужна. Ну и подальше от меня, чтобы лишний раз не мешалась. А может, невестка и боится, что я один раз сорвусь да и скажу сыну все, что думаю. Ну зачем мне вмешиваться? Женился уже, сам решил, теперь пусть живет своим умом. Я так думала. Но своего ума у него и нет, не вложила. Как жена скажет, так он и делает. Я первое время просилась приехать, разрешения спрашивала. Сын напрямую не отказывал, но то они уезжают, то заболели, то еще какая причина. Вот и видимся, дай бог, два раза в год. А у невестки и мать такая, моя сватья: всех родственников со стороны мужа отрезала, как и не бывало. И дочка по ее сценарию жизнь строит. Вот, девочки, все же из семьи идет, да? Но разве я учила своих детей такому? Разве я думала, что сын с дочкой, родные брат и сестра, общаться не будут? Даже не разговаривают. Невестка что-то зятю сказала, не подумав, а тот не привык, когда ему женщины указывают. Ну и слово за слово – и всё. Скандал. Перестали общаться. Невестка настроила так, что если я с дочкой и зятем, значит, на их стороне. Ну и сын ей поверил. Решил, что мама плохая. Ну как так можно? Я же мать, не посторонний человек. У меня сердце останавливается, когда я сына вижу. Плохо выглядит. Приезжал тут накануне нашего отъезда, так у меня внутри все защемило – неухоженный, рубашка мятая, небритый. И похудел сильно. А что я могу сказать? Пусть живут, как хотят, раз им так лучше – без семьи, без родственников. Вот я слышала, американцы вообще детей раз в год видят, на Рождество. И как только ребенку восемнадцать исполняется, он уже считается взрослым и самостоятельным. Никто не живет с родителями. Девочки, это правда или всё врут? Я бы не смогла так. Ну как можно? Как не помочь, да, девочки? А кто бы с Настюшей сидел? Как я без нее? Спасибо, что дочке нужна. А про сына все время думаю, не могу принять никак, что он от меня и от сестры родной отказался. Вот как правильно, девочки?
