– Если бы кто-нибудь знал рецепт счастливой жизни… – хмыкнула Вика. – Моя мама зятя любила больше, чем меня. Она всегда о сыне мечтала и просто молилась на него. А я у нее вечно была во всем виновата. Если спорили, мама всегда на его сторону вставала. Когда встречались по праздникам, мама всегда тост за зятя произносила: «Какое счастье, что у моей Викули такой замечательный муж». Как будто это счастье мне на голову свалилось, и я его не заслуживаю. Мама умерла, а мы так и не поговорили, не помирились. Хотя, в общем, и не ссорились. Сейчас мне многое у нее спросить хочется. И рассказать, каким ее любимый зять оказался… Она бы мне все равно не поверила. Или нашла бы ему оправдание. А мне вот до сих пор интересно – почему она так себя вела? Неужели ничего не видела, не замечала? Или специально? Мне кажется, мать всегда должна быть на стороне дочери, разве нет? Почему она вообще была уверена, что лучше знает, что для меня счастье, а что нет? И главное, кто это счастье мне даст? Может, если бы я вышла замуж за Мишку, который за мной в институте ухаживал, моя первая любовь, так все бы по-другому сложилось! Так нет же, мама считала, что Мишка не сделает меня счастливой. Так и говорила, ровно такими словами: «Не сделает тебя счастливой». Откуда она знала? Мишкина мама меня любила. И Мишка любил. Но я же маму послушалась. Мама же лучше знает… А теперь кто лучше знает? Мамы нет, умерла, а я не знаю.
– А моя свекровь умерла, – заговорила Даша. – Она меня толком даже узнать не успела. Мы всего полгода были женаты. Единственное, что помню, – ее пирог с корицей. Он у нее с тонкой прослойкой ровненькой получался. Очень вкусный. Она всегда его готовила к моему приходу. Знала, что я его люблю. Муж скучает по этому пирогу, а я не могу его повторить. Все рецепты пересмотрела, все равно не получается. Корица расползается, даже вкус не тот. Я уже и с сахаром корицу смешивала, и с сахарной пудрой, и в стручках брала, все равно не то.
Все замолчали.
– Вообще-то Стас уже продал один чемодан. Мужчине, который хотел драгоценности перевозить, – нарушила тишину Женя. – На случай авиакатастрофы. Очень хорошо продал.
– Ну ты сама подумай. Случись авиакатастрофа или любая другая, тебе будет не наплевать на вещи? Главное – выжить! А если ты сдохнешь, то не обидно будет, что твои цацки кому-то достанутся? – удивилась Вика.
– Я не знаю… Я уже ничего не знаю. Я же приехала отдохнуть. У меня отпуска лет пять не было. Я все время в детских лагерях. Катюша со мной всегда. Я работаю, а она рядом. Я специально искала такие лагеря, чтобы с ребенком можно на море поехать. Не все организаторы ведь соглашаются, чтобы я на собственного ребенка отвлекалась. А здесь… Я так надеялась, что будет хорошо. Мы всей семьей. Вместе. Я наконец отдохну, буду с Катюшей все время. Я и так с ней, то есть она со мной везде – и на работу, и на подработку. Вот я готовлю в клубе спектакль к Восьмому марта или к Новому году, мы репетируем, а в последний момент половина детей разъезжаются. Или кто-нибудь заболевает. А Катюша у меня все время на замене – слова быстро выучит и выходит вместо ребенка, который не смог участвовать, а у меня для него роль расписана. Хотя я знаю, что Катюше это не нравится. Терпеть не может выступать. Она меня даже ревновать к другим детям перестала, привыкла, что мама должна с чужими малышами заниматься. Поначалу ревновала, а потом ей стало все равно. Ведет себя как взрослая. Все мамочки восторгаются, спрашивают, как я ее воспитываю. А никак. Катюша знает, что надо не мешать, сидеть тихо, рисовать или читать. Если захочет есть или пить – в рюкзаке банан, яблоко и вода. А вдруг она потом скажет, что страдала от этого? От того что я другим детям больше внимания уделяла, чем ей, что я их обнимала, целовала? Ну а как иначе? У меня же малышня в основном. Катюша по сравнению со сверстниками небо и земля, конечно. Ждать научилась подолгу. Даже не капризничает. Другие дети и двух минут на месте посидеть не в состоянии, а Катя спокойно по два часа выдерживает. Достанет карандаши, листочки и сидит рисует. И транспорт любой переносит – ее не тошнит. Привыкла со мной – и в метро, и в маршрутке, и в автобусе. Разве это хорошо? Я вот слушаю других родителей, что пятнадцать минут на машине добираться до клуба – долго, ребенок не выдержит, – и удивляюсь. Сидит девочка, которой уже лет семь, и она не выдержит пятнадцать минут в машине? Но кто знает, как правильно? Как для ребенка лучше? Чтобы с раннего детства понимал – есть работа, есть отпуск, есть зарплата? Или чтобы рос под колпаком и оставался ребенком как можно дольше? У нас другая крайность – семья полная, а ребенок, получается, все равно лишен родительского внимания. Стас вообще с Катюшей не умеет играть. Не понимает ее. Я думала второго ребенка родить, но не решилась. Может, надо было? Но я не хотела, чтобы была маленькая разница в возрасте. Пусть лучше Катюша подрастет, а там видно будет. Да и двоих детей я сейчас точно не потяну.
– А Стас что думает по этому поводу? – спросила Марина.
– Не знаю. Я не спрашивала. С ним сложно разговаривать. Мама, когда я с ней поделилась планами на второго ребенка, в больницу попала. Ничего страшного, давление скакнуло, но она так плакала, что мне страшно стало. – Женя расплакалась. – Вот Светлана Михайловна говорит, что всё из семьи. Что заложишь, то и будет. Но не всегда так получается. Мои родители тоже актеры. Я за кулисами выросла, все время то с мамой, то с папой. И на гастроли ездили по разным городам, и жили в разных квартирах. Но я понимала – мама с папой работают. Меня то костюмерши кормили, то еще кто. Может, поэтому и я актрисой стала, что другого мира не видела. Для Катюши не хочу такого. Ни за что. Но я помню, что и хорошее в моем детстве было – когда с мамой на сцену выходила, когда видела, какая мама красивая в гриме и нарядах. Любовь помню. Папа меня на плечах все время носил. Еще мне нравилось, как папа с мамой уходили в ресторан – они были такой красивой парой, что я икать начинала от восторга. Даже не верила, что у меня такие родители. А они смеялись – как только им уходить, я икать начинаю. А потом я открывала шкаф и весь вечер примеряла мамины платья и туфли. Еще всегда говорила, что вырасту и выйду замуж за папу. Не знаю, у меня было счастливое детство.
– А потом что? – спросила тихо Вика.
– Ничего. Родители развелись. Но это часто бывает в актерских семьях. Так что все нормально. Я вообще не помню, чтобы страдала. А мама… Конечно, ей Стас не нравится. Он не такой, как мой отец. Не такой красивый, яркий, талантливый. Папа был будто с другой планеты. Все маме завидовали, что он ее выбрал. У него всегда было много поклонниц, так что все закономерно. Мама считалась интересной женщиной, конечно, но папа был писаным красавцем. А я на маму похожа. – Женя снова расплакалась.
– Жень, ну ты чего? Ты молодая, Катюша здорова, мама жива. Что тебе еще нужно? А муж? Ну подумаешь, муж! Вон Вика разведена. Красавица, умница, каких поискать. Я вообще в подвешенном состоянии. Светлана Михайловна, поддержите! – призвала Марина.
– Да, да. Я с мужем тоже почти развелась, – отозвалась Светлана Михайловна. – Нашел себе мой Петр Сергеевич молодуху, ну не очень молодую, под пятьдесят дамочка, а не сложилось. Объявил мне, что его на старости лет любовь настоящая настигла. Да еще такая, какой никогда в жизни не было. Я не стала возражать, конечно. Хотя все думала, ну какая любовь-то? У этой женщины и квартира своя, и никого нет – ни детей, ни внуков, вот он и ушел. Спокойной жизни, наверное, захотелось. Никаких тебе забот, хлопот, ответственности. А были бы там дети и внуки? Или если бы жилплощади не было? Стал бы он квартиру снимать да про любовь рассказывать? Да прям! А тут – на все готовое, чистенькое, никаких проблем. Женщина на пятнадцать лет младше. Маникюрчик, кудельки блондинистые. Он хвост и распушил, как павлин престарелый. Почувствовал себя этим… как это говорится… слово такое есть…
