Георгий вдруг отложил дыню, так и не закончив с локоном, и подошел к плите. Ему было все равно, что плиту вечером никто из сотрудников не отмыл. Он взял тряпку и быстро, профессиональными четкими движениями привел рабочее место в порядок. Точно так же, молча, замесил тесто и начал выпекать оладьи в виде Медузы горгоны, цветка и паутинки. Георгий делал смешные рожицы, украшал все шоколадными каплями – глазами.
– Позови детей, – попросила Луиза.
Марина побежала на пляж и позвала всех в кафе. Дети уселись за столы и с восторгом стали лопать эти смешные блинчики и оладушки. Но Луиза оказалась права – Коля расплакался, потому что не хотел есть муравья, которого Георгий соорудил из оладушков. А Настя чуть не плакала над котенком. Георгий улыбнулся и вернулся к вырезанию цветов и невиданных зверей. Луиза взяла несколько уже готовых и нарезала их детям.
– Он даже не заметит, – сказала она, когда Марина ахнула, увидев, как Луиза вонзает нож в глаз птице, – как не заметит, что его су-шеф опять пережарил мясо. Сейчас Георгию так плохо, что он вообще ничего не видит и не слышит. Даже если «Утопия» сгорит, не обратит внимания. Вот смотри. Ты знаешь, где я его нашла? Здесь, на лежаке.
Луиза показала Марине чемоданчик, сделанный из дорогой кожи.
– В нем он носит свои ножи. Никогда с чемоданом не расстается. Только когда ему плохо, забывает где попало. Хорошо, все знают, что это ножи Георгия, и возвращают. Еще контейнер нашла с улитками. А зачем ему улитки, так и не поняла. Кто здесь улиток будет есть?
– Ой, улитки наши! Кира с Аней уже их сегодня теряли и плакали все утро! – ахнула Марина. – А где они сейчас?
– Как где? На кухне. Вместе с ножами Георгия. Я же не могла их выбросить!
Марина вернула контейнер на лежак, пока девочки не заметили пропажу. Луиза положила чемоданчик с ножами перед Георгием, но тот никак не отреагировал.
– Вы его по-прежнему любите? – спросила Марина.
– Конечно, люблю. Как можно не любить? – ответила Луиза, вынося на большом подносе кофе для взрослых, сок для детей. – Георгий остался таким, каким был раньше, в молодости.
– И что он делал? Дарил вам цветы? Готовил изысканный десерт?
– Нет, зачем? – рассмеялась Луиза. – Разве за это любят? Любят за то, что не можешь объяснить. За то, что завораживает и пробирает до печени. У меня так было. Всегда печень начинала болеть, когда я на него смотрела. Я даже проверялась у врача. Не сердце, не желудок. Печень. Любовь отдает не в сердце, а в печень. Смешно, да? Орган, который отвечает за токсины. Любовь – тоже токсин, получается. Георгий – я его знаю лучше, чем собственного мужа. И каждый день готова с ним проживать, как первый. Знаю, звучит пафосно, как в книжках пишут, но это действительно так.
– Удивительное чувство, – заметила Марина. – У меня такого никогда не было.
– Не у всех бывает. Но кто знает, как лучше? Дышать для себя или дышать за двоих? У многих дыхания не хватит.
– Расскажите еще про Георгия, – попросила Марина.
– Каждый вечер ровно в десять он стоит вон там, – Луиза показала на небольшой причал для лодок, – и смотрит на море, слушает шум. Десять минут, ни минутой больше. По нему можно часы сверять, как по нашей птице.
– Птице? Я думала, что тоже птиц люблю. У нас на балконе ласточки. Они много гадят и слишком громко кричат. И очень противно, кстати.
– Нет, это другая птица. Не ласточка. Мы, когда молодые были, здесь с Георгием встречались. На этом самом пляже. И ждали птицу. Она начинала петь ровно в два часа шестнадцать минут утра. Даже не петь, а стонать, будто предчувствуя, что наша любовь окажется долгим стоном. Каждый год. В определенный день, наш день. Когда началась наша любовь. А потом мы сидели на пляже, разжигали костер и ждали «нашу птицу». Ее крик казался нам счастливым предзнаменованием. Каждый год в один и тот же день она прилетала. И начинала стонать. Не в пятнадцать минут, не в двадцать, ровно в шестнадцать минут. Так до сих пор происходит, Георгий рассказывал. Хотя я ее давно не жду. Не могу. Для меня это слишком тяжело. А Георгий выходит, разжигает костер и ждет ее. Наверное, это другая птица прилетает, та давно умерла – птицы ведь не живут столько, сколько люди. И мы с Георгием тут совсем ни при чем, но он верит в нее, выходит и слушает. Я спрашивала, зачем себя так терзать? Разве можно так рвать сердце? Это ведь невыносимо – столько лет слушать птичий крик по своей любви, которая так банально закончилась. Георгий ведь даже не любил ту девушку, с которой мне изменил. Случайная знакомая. Мужчина, что с него взять. Молодость, которая сама не знает, что творит, и не ведает, чем все обернется. Минутная слабость, которая вот так вылилась в годы страданий. Слишком дорогая расплата. Если бы знать тогда… Но мне было больно, так больно, как никогда – ни до, ни после. Думала, умру от горя. Родители боялись, что я руки на себя наложу. Я хотела утопиться, но не смогла. Слишком люблю море, воду, чтобы в ней умереть. Надо было его простить, а я не смогла. Да и сейчас не смогла бы. А птица продолжает кричать.
– У вас хотя бы остались память и птица. Место. И Георгий. У многих от любви и этого не остается. Только пепелище от костра, – заметила Марина.
– Да, я понимаю. Мне бы так хотелось рассказывать эту историю про птицу нашим детям, но не судьба. Сегодня как раз тот день. Наша птица должна прилететь. Поэтому я вспомнила. И Георгий из-за этого взялся за нож и мучает себя, вырезая на арбузах и дынях. Может, мне прийти к нему сегодня? Как думаешь?
– Я бы пришла точно. Вы же и так родные люди. Ближе не бывает, – сказала Марина.
– Да, наверное, приду. Георгий с годами сентиментальный стал. Сегодня утром я видела, что он плачет и даже не замечает своих слез. Я ведь все думала, что еще год пройдет и я ему стану не нужна. Еще год, и точно он перестанет от меня зависеть. Но уже столько лет, а он без меня не дышит. Да и я без него. Мы с ним все время вместе. Как только просыпаемся, сразу оказываемся рядом.
– Это как? – удивилась Марина.
– Георгий встает ровно в шесть утра и приходит в мой сад. У меня замечательный сад. Мне нравится возиться с цветами. Когда Георгий уезжал, я занималась садом. Только это меня успокаивало и отвлекало. Меня земля любит, и цветы чувствуют. Я свою боль им отдавала, а они цвели, как ни у кого. Георгий проводит рукой по кустам, он их ласкает, как женщину, дотрагивается так, как до меня никогда не дотрагивался. Никогда не делает этого вечером, только ранним утром, когда еще роса есть. Этот ритуал – вечером море, уже грязное, штормящее, утром – тихая прозрачная роса с кустов – для него важен. Я не смею его менять, хотя иногда кричать хочется. Если бы он взял меня за руку и позволил встать рядом на пирсе, и мы бы вместе смотрели на море… Или перестал бы ходить в мой сад каждое утро. Это ведь никакое сердце не выдержит. Для меня ведь каждый цветок имеет значение. Я помню, как посадила розы, когда Георгий в первый раз вернулся. Как состригла кусты, когда он уехал, и кусты умерли. Для меня каждый росток, каждое дерево – знак, воспоминание. Я по своим цветам и деревьям могу всю жизнь рассказать. И она будет связана с Георгием, только с ним. Кроме одного куста. Лавровое дерево я посадила, когда узнала, что жду ребенка. Теперь сын взрослый, и лавр вырос крепким, большим. Такой запах у листов, будто духи нюхаешь. Я срываю листы, ветки обрезаю, засушиваю и Георгию приношу. Он говорит, с моим лавром совсем другой вкус у еды становится. Другой лавр такого аромата не дает. Мой муж, Александр, никогда не любил цветы, но все терпел – ради меня. До сих пор терпит. Мы хоть и в разводе, а живем вместе. Он не уходит, хотя мог сто раз. Не хочет. Говорит, его дом там, где я. И другую женщину мог найти, но не хочет. Ведь знает, что я здесь, с Георгием. Каждый день его из окна видит и раньше видел, ни слова не сказал, не упрекнул, скандал не устроил. Я один раз рассердилась и закричала – неужели в нем нет ревности? А муж мне сказал, что не в его власти судьбу менять. Александр – хороший человек, порядочный, но не мой. Совсем не мой. Представляешь, не умеет плавать, хотя вырос на берегу моря. Он в детстве чуть не утонул и до сих пор воды боится. Даже на катере с сыном не плавает. А мы с Георгием оба воду любим. Когда молодые были, плавали до этого острова. Муж не различает вкусов и не ценит еды. Ему все равно, что в рот класть, лишь бы съедобно. А мы с Георгием любим рецепты старые разыскивать. Его мать так готовила, как никто здесь не готовил. Она каждый кусок мяса чувствовала, каждую специю, у нее любая сковородка, считай, волшебная была. Георгий сохранил ее поваренную книгу – там уникальные рецепты. Но такой почерк! Это с ума сойти и глаза сломать. Но я разбираю потихоньку, приношу Георгию то, что смогла разобрать. Переписываю, перепечатываю. Он радуется, как ребенок. Читает и ахает: как он не догадался добавить корицу? Это ведь так очевидно. Скоро я разберу все рецепты, распечатаю и соберу в книгу – вот такой задумала ему подарок сделать на день рождения. Александр никогда не запрещал мне общаться с Георгием. И знаешь почему? Считал его больным человеком. Все художники, с его точки зрения, немного сумасшедшие. Георгий всегда считался странным, с самого детства. А за больными нужно ухаживать, присматривать. Да и не чужие они друг другу люди – братья все-таки. Но я его не понимаю. Каждый день в шесть утра видеть в собственном саду мужчину, которого любит жена. Ты можешь себе такое представить? Нет? А я могу. И вижу, какими глазами Александр смотрит на Георгия. Вижу, как ему больно. Как-то я попросила Георгия не приходить. Он кивнул и не пришел. День не пришел, второй. Так Александр сам пошел в «Утопию» узнавать, все ли хорошо или что-то случилось. Два дня брата в своем саду не видел. Ну что мне с этим делать? Все сумасшедшие вокруг. Если бы Георгий позвал меня замуж, я бы не то что пошла, побежала бы. В очередной раз решила проявить инициативу – о разводе сама мужа попросила. Он согласился, даже не спорил, почему я так решила и с чего вдруг. Думаю, догадался, тут ничего сложного. Я спросила: «Неужели тебе все равно?» Александр ответил, что примет любое мое решение и если для меня так будет лучше, то и он будет счастлив. Вот такой человек. Разве я его достойна? Он любит меня больше жизни, а я люблю Георгия. Кого любит Георгий – никто не знает. Я точно не знаю. Думала, Георгий догадается, чего я хочу, раз уж даже Александр понял, но ничего не произошло. Георгий сделал вид, что про мой развод и не слышал, хотя весь поселок только эту новость и обсуждал. Все местные ждали, когда он мне предложение сделает. Уже напрямую к нему подходили, спрашивали, когда свадьба. А он искренне не понимал, что случилось и чего от него люди хотят. Ни разу я не пришла к нему сама, хотя миллион раз собиралась. До сих пор хочу с ним быть. Прийти и остаться насовсем. Не выгонит ведь! Но я жду, когда он меня позовет. Дожила даже не до седых волос, а до ревматизма и артроза, а осталась такой же глупой и гордой. Он не зовет. Так и живем. Я с мужем остаюсь в нашем доме, Георгий здесь живет в квартире над «Утопией». И я мечусь в этом треугольнике, как мышь от норы к мышеловке. И кромсаю кусками его шедевры, вырезанные в арбузах. Георгий знает, что я его люблю. Когда он печет оладьи, я представляю, как он пек бы их для нашего сына или дочки. И каждый раз плачу от горя. Для меня Георгий никогда не готовил. Так, чтобы специально. Но я не просила, а он не догадался, что мне это нужно. Зато чужих детей он кормит так, как кормил бы своих, если бы они у него были.
