– Ты не понимаешь, ужасно, страшно, ненормально, когда у ребенка нет имени. Когда он боится сказать, как его зовут. – Вика говорила серьезно, с надрывом, и Марине опять стало страшно. Красавица и умница, яркая, сильная, смелая, что у нее в душе творится?
– У меня не было имени почти месяц, – продолжала Вика. – Родители никак не могли определиться. Им, видишь ли, девяти месяцев не хватило, чтобы имя придумать. Ну ладно, раньше пол не могли заранее определить, но не до такой же степени, чтобы ребенок месяц ходил, и его никак не звали! Да я в третьем классе знала, что у меня дочь будет Кира! Маме, получается, было все равно? А еще вот эту присказку ненавижу – родится, и мы на него посмотрим. Тогда и назовем. Да все дети одинаковые! Лежит комочек красный, сморщенный, и ты вдруг понимаешь, что это Света или Саша? Да ни фига ты не понимаешь! Тебе скажут, что это мальчик, а не девочка, – ты поверишь! Знаете, я ведь по паспорту Вероника. Так захотел папа. Он и записал меня как Веронику. Называл Никой, Никочкой. А мама – Викулей, Викусей. Когда отец нас бросил, я решила, что буду Викой. Но паспорт на Викторию так и не поменяла, хотя могла. Наверное, я все еще надеялась, что отец к нам вернется. В школе меня Никой звали или Вероникой. А я всем говорила, что я – Вика. Бабушка меня упорно Верой называла – она внучку Веру хотела и так и не сдалась. Я всегда с тремя именами жила. Поэтому дочь Кирой назвала, чтобы даже вариантов других не было. Кира и Кира. Полное имя без всяких производных. Моя бывшая свекровь как-то ее Кирюшей назвала, так я ее чуть не убила. Запретила категорически. Она долго изображала страдания.
– Слушай, не преувеличивай, так у всех. Меня мама всю жизнь Марусей называла. Или Машкой. Хотя я – Марина.
– Нет, ну вы посмотрите! Как можно так с ребенком? – ахнула Даша и показала в сторону водных аттракционов чуть поодаль, на соседнем пляже.
Там всегда было много народу, в основном малышня и молодежь. Парни покоряли «айсберг» – здоровенную надувную гору, у которой с одной стороны расположены выступы, как на стене для скалолазания, а с другой, пологой, можно спрыгнуть в море. Иногда на «айсберг» взбирались и девушки, которые потом с визгом сигали в воду в надежде, что их спасет принц из числа парней. Парни прыгали следом, спасали и выносили барышню из моря на руках. Продолжение вечера было предопределено. Иногда до «айсберга» доплывали и дети, которым туда было категорически запрещено залезать. Но если парни пыхтели и покоряли надувную гору с трудом, то дети карабкались на нее, как обезьянки, доводя спасателя до инфаркта. Раз в час ему приходилось плыть до айсберга, матерясь на весь пляж, и снимать ребенка с опасного аттракциона. Родителям, которые плавали рядом, спасатель обещал вызвать полицию и лишить родительских прав. Прямо здесь, в море.
Но больше всего криков и самый громкий рев доносился с мелководья, где на волнах качались надувные качели, предназначенные для самых маленьких. Качели были установлены практически у берега, но именно там толпились родители. Дети не могли поделить место на качелях – справа или слева. Если один ребенок залезал на левую сторону, то и второму хотелось сидеть слева. Они забирались, и качели тут же опрокидывались. Оба ребенка оказывались в воде, вылавливались родителями и снова боролись за право сидеть именно на этом месте. Объяснить, что если сесть с двух сторон, то можно будет качаться на волнах, еще ни одному родителю не удалось.
На самой вершине «айсберга», куда не все взрослые парни добирались, на крошечном пятачке сидела девочка, имени которой никто так и не узнал. Спасатель плыл к «айсбергу», свистел, кричал и размахивал руками. Девочка явно собиралась спрыгнуть вниз. Но под надувной горой стоял на приколе двухместный каяк. Кто уж додумался там его припарковать, неизвестно, но если бы девочка спрыгнула, то прямиком в лодку. Родители, дежурившие на мелководье, начали кричать и махать руками – сиди, не двигайся, только не прыгай. Девочка смотрела, но не понимала, что ей хотят сказать. Она встала в полный рост, едва удерживаясь на крошечной площадке, и приготовилась прыгнуть. Спасатель доплыл до надувной горы и закричал, чтобы она этого не делала. Показывал на лодку внизу. Все замерли. Несколько мужчин поплыли к «айсбергу» на помощь спасателю.
– О господи, мне кажется, она специально хочет прыгнуть, – сказала Вика.
– Похоже на то, – согласилась Марина. – Поплыли.
Они с Викой кинулись в воду и доплыли до «айсберга».
– Тебя как зовут? – крикнула Вика девочке.
Девочка крикнула в ответ, но никто не расслышал.
– Как?
– Стеша! Стефания, я боюсь прыгать.
– И не надо! Только не прыгай!
– Стеша, ты можешь спуститься так же, как поднялась? – крикнула Марина.
– Да, могу, а разве можно? – удивилась Стеша.
– Конечно, можно. Ты не должна прыгать. Если хочешь, просто спустись, держись за выступы. Внизу тебя спасатель подхватит.
– Меня будут ругать?
– Нет, обещаю. Просто постарайся спуститься.
– А вы дадите мне полтора евро? Я пончик очень хочу. Мама не разрешает.
– Дам, обещаю. Я сама тебе пончик куплю.
Стеша начала спускать, уже на середине ее подхватил спасатель. Потом ее доставили на берег. Спасатель объявил, что аттракцион на сегодня закрыт. И на завтра тоже. Возможно, навсегда.
Марина сбегала, достала кошелек и выдала девочке два евро. После чего закурила.
– Убила бы. И ее мать, и эту бабку, которая даже головы не повернула. Ну спит ее зять с кем ни попадя, неужели сложно за ребенком присмотреть? – возмутилась Вика, которая тоже никак не могла успокоиться.
– А я все скажу этой дамочке! Все, что о ней думаю! Вот пусть только появится на пляже! Как же ей не стыдно? А если бы девочка спрыгнула и головой об лодку? – Светлана Михайловна пылала от праведного гнева.
– Ну и что вы ей скажете? Думаете, она поймет? Сомневаюсь. И не поверит. Решит, что вы наговариваете. Ну мало ли куда девочка забралась. Все дети куда-нибудь забираются, спрыгивают, падают. Ничего ведь страшного не случилось. Если уж она на глазах у дочери роман крутит, то ей без толку что-то объяснять, – хмыкнула Вика.
– Господи, слава богу, все обошлось, – сказала Светлана Михайловна. – Вот с такими ничего и не случается. А будешь в попу дуть, за каждым шагом следить, обязательно что-нибудь произойдет. Так я переживаю за Настю, сил нет. У меня бы точно сердце остановилось, если бы она на эту гору надувную залезла. Я бы сама пошла и утопилась. Честно, девочки. Мне все время кошмары про Настю снятся – то я ее теряю, то ее кто-то забирает. Вот в Москве как-то отправила ее одну за кошельком, забыла деньги взять. У меня сердце прихватило – не вдохнуть, не выдохнуть. А мы с Настей в магазин пошли. Магазин прямо во дворе, два шага пройти. Из подъезда в подъезд, считай. В нашем подъезде консьержка хорошая, мы общаемся. Позвонила ей, попросила помочь – она Настю встретила, на лифте подняла, помогла дверь в квартиру открыть, закрыть, до угла дома проводила. Так я сто раз пожалела, что отправила. И так дышать не могла, а тут еще и сердце прихватило. Хоть ложись да помирай прямо на ступеньках магазина. Думала, испугается Настя или машина вдруг из-за угла выскочит. Ну взяла себя в руки и поковыляла ей навстречу. А Настя обиделась. Говорит, ты что, бабушка, мне не доверяешь? Я ее похвалила, сказала, что она молодец, бабушке помогает. Настя, конечно, от гордости отцу все рассказала, как сама в магазин ходила, а зять мне скандал устроил – я же ребенка одного отпустила. Настя ведь про консьержку не упомянула, а я про то, что мне нехорошо стало, промолчала. Дочка тоже на стороне мужа, хотя сама уже в пять лет за хлебом в булочную бегала и картошку умела чистить. Сейчас, говорит, другое время, детей воруют, на органы продают. Да раньше страшнее было. Мы и кипятком обваривались – белье ведь на плите кипятили, в баках здоровенных. И по дворам чужим бегали. И собаки нас дворовые кусали. Розетки трогали, чтобы ток проверить – тогда же не было специальных заглушек, все наголо стояло. У меня розетка над кроватью находилась, тронешь рукой, так шандарахнет, мама не горюй. Да разве это объяснишь? Страшно жили, на самом деле. Одноклассник мой от удара током умер – полез на дерево, а там провода. Подружку мама одна в поезде отправила, в другой город, так та обварилась кипятком из бойлера. На всю жизнь шрамы на руке и ноге остались. Ох, да и сейчас страшно. Все может случиться. Вон сосулька на голову упадет – и все. Тогда одни опасности были, сейчас другие. Я и сама себя тогда извела. А Насте понравилось одной ходить, самостоятельно. У нее приключение, и она не поняла, почему меня ругают. Даже защищать меня пробовала, сказала, что сама попросилась. Зять, конечно, не поверил, решил, что я Настю подговорила. Ох, думала, меня тогда вообще от внучки отлучат. Ничего, обошлось. Но там – не здесь. Как можно ребенка одного на море оставить? Это ж стихия. И люди вокруг чужие. Хорошие, неравнодушные везде встречаются, а бывает, что все плохие и всем наплевать. Вон девочка эта опять в воду полезла, а там глубоко уже. И никто за ней не смотрит.
