Наместник шёл на пир по случаю прибытия посольства союза сарматов. Сарматы прибыли вчера, пополудни, огласив улицы столицы Боспорского царства хриплым рёвом труб и уханьем больших боевых тимпанов. Они были вовсе не похожи на союзников Перисада аспургиан и даже на воинов сарматского племени роксолан, недавно ставших под знамёна нового скифского царя Палака. Все, как на побор, рослые, широкоплечие, с длинными вислыми усами, непрошенные гости Пантикапея с высоты звероподобных жеребцов бесстрастно взирали на волнующихся горожан, испуганно жавшихся к стенам домов, чтобы пропустить гремящую доспехами кавалькаду. Они казались выходцами из иного мира — тёмного, пугающего дикостью, безжалостного и кровожадного.
Но особенно поразили зевак лошади посольской свиты. Закованные в чешуйчатую броню от холки и до копыт они напоминали мифических драконов, тем более, что над шлемами воинов разевали страшные пасти сшитые из разноцветных лоскутов военные знаки — вымпелы, прикреплённые к древкам копий. У широких, окованных железом поясов грозных воителей висели длинные, свыше двух локтей, мечи и кривые ножи, некоторые имели в своём снаряжении боевые топоры с массивными обухами, а около десятка стрелков, видимо слуг, были вооружены дротиками и небольшими луками из бычьих рогов. Позади отряда неторопливо вышагивали тяжелогружёные мулы, сопровождаемые погонщиками; всё их вооружение состояло из увесистых палиц, окованных шипами, и волосяных арканов.
Прибытие сарматских послов (среди них были в основном представители аланов и языгов, племён, кочевавших на столь большом удалении от Таврики, что о них никто ничего толком не знал), смутило и не на шутку встревожило царя Перисада и его советников. Что привело этих чужеземцев в Пантикапей, какие новые заботы и волнения вскоре добавятся к уже имеющимся?
Ответить на эти нелёгкие вопросы мог только большой царский приём, торжественный церемониал, которого удостаивались лишь избранные: чужеземные правители, цари номадов, или, в крайнем случае, главы жреческих коллегий Эллады. Похоже, царь Перисад решил перестраховаться, так как среди прибывших были воины знатных родов, но отнюдь не царских, что успел выяснить пронырливый евнух Амфитион. Однако он же, посоветовавшись с купцами, водившими караваны за Борисфен, доложил повелителю Боспора, что у кочевых сарматов в гораздо большей чести воины, отличившиеся на поле брани, нежели отпрыски царских фамилий, и что, конечно же, послами могли быть только лучшие из лучших.
Оставим за бортом нашего повествования описание большого царского приёма в столице Боспорского царства, ибо все подобные церемониалы, как в те далёкие времена, так и ныне похожи друг на друга, словно две капли воды: слащавое словоблудие, невыносимая скука, вымученные улыбки, нередко маскирующие злобный оскал, — неизменная принадлежность выработанных ещё в ту пору дипломатических правил и условностей, — богатые, нарядные одежды приглашённых на это действо, старательно скрывающие отсутствие лишнего ума и, конечно же, роскошная обстановка помещения для приёмов, где выставляется, будто в музее, всё самое ценное, что только можно найти в кладовых государства. Скажем лишь, что царь Перисад был на высоте, несмотря на ночную бессонницу, а блистательная Ксено поразила невежественных варваров в самое сердце, заставив их на некоторое время потерять врождённую суровость и приобретённую в победоносных битвах надменность.
Перенесёмся сразу на пиршество, вылившееся царской казне в немалую сумму. Золота и серебра было истрачено столько, что на эти деньги можно было кормить пантикапейский полунищий демос до самой весны… но, как и во все времена, на какие только жертвы не пойдёшь ради высших государственных интересов, почти всегда идущих вразрез с чаяниями простолюдинов.
— …И однако же, любезный Хрисалиск, мне они нравятся, — разглагольствовал наварх Панталеон, указывая перстом на сарматских послов. — Если бы мы могли иметь таких гребцов на наших триерах… м-да, — он глубокомысленно покачал головой. — Скифы и меоты мелковаты для этого дела. Конечно, выносливости у них достаточно, но силёнок, — увы… — наварх осушил чашу и продолжил: — Кроме того, наши гребцы обленились вконец. Скоты! Иногда, знаете ли, бунтуют, требуют добавить еды и вина. Наглецы. Ну, ничего, я до них скоро доберусь. Кого в кандалы, а некоторых — на корм рыбам…
— Не кажется ли нашему храброму наварху, что он несколько расслабился и предался бесплодным мечтаниям? — с ехидной ухмылкой поинтересовался жрец Стратий, обменявшись быстрыми понимающими взглядами с Гаттионом. — Нам бы решить свои внутренние дела, а уж после этого попытаться всучить вёсла этим совершенно диким номадам. Я не оговорился — именно попытаться. Мне почему-то кажется, что добиться их согласия быть прикованными к банке триеры будет весьма нелегко и даже небезопасно.
— Несомненно, — хмуро подтвердил Хрисалиск. — Это тот самый случай, когда позарившись на шерсть чужих баранов сам вернёшься стриженым. Вы бы лучше обратили внимание, как они смотрели на убранство дворца. По-моему, кое-кто из них — а может и все — уже мысленно примеряет обновки, сшитые из царского балдахина.
— Про то — пусть его… — брезгливо покривился желчный Гаттион. — Как по мне, так этот никчёмный кусок ткани я бы давно отдал на штаны варварам. Вместе с дублёной кожей его хозяина, чтобы обтянуть ею горит.
— Тиш-ше! — испуганно пропищал агораном Исиад, примкнувший к заговорщикам совсем недавно, а потому дрожавший, как осиновый лист. — Мы здесь не одни.
— Га-га-га! — раскатисто загромыхал Панталеон. — Ну ты насмешил. Да об этом говорят не только во дворце, но и на улицах. С таким царём нам остаётся только пряжу прясть, да ставить сети на рыбу в ясный тихий день. Ладно бы по девкам шастал, мы к этим подвигам давно привыкли, так он ещё и с варварами якшается, ржавый якорь ему под ребро. Вы себе можете представить: будущий царь — какой-то паршивый гиппотоксот, наёмник… тьху, дерьмо собачье! — отвёл душу наварх в солёной ругани.
— Поостерегись, Панталеон… — вдруг раздался тихий, но твёрдый голос евнуха Амфитиона, до сих молчаливо наблюдавшего за окружающими. — И ты, Гаттион тоже. Негоже плевать в руку дающего. Все мы здесь кормимся из одного корыта, а пойло туда льёт Перисад. Своим возвышением вы обязаны только ему и никому другому. Будем справедливы: да, он слаб, не способен управлять царством, да, он кладезь пороков. Да — трижды да! — его нужно заменить кем-то другим, воистину достойным царской тиары. Но он — муж царской крови и заслуживает иной участи, нежели той, что можно предположить, исходя из вашего злословия.
— Что я слышу? Ты ли это, драгоценный мой Амфитион? — искренне изумился наварх. — Ведь не далее, как в том месяце ты нам внушал, что по нашему венценосному уже соскучился Харон, ждёт не дождётся заполучить полагающуюся ему плату за труды.
— А я и не отрекаюсь от своих слов. Более того — готов содействовать этому, насколько хватит моих сил и возможностей. Для того мы и собираемся, чтобы кое-что изменить в нашем государственном устройстве.
— Так что же тогда? — продолжал недоумевать Панталеон.
— Ум мой слаб и несовершенен, — ханжески опустил глаза евнух. — Но мне не хотелось бы испытывать муки ущербной совести, когда на троне Боспора воссияет новый властелин, ибо то, над чем мы сейчас изгаляемся, будет принадлежать ему. И я вовсе не уверен, что наши упражнения в низкой словесности не дойдут до его ушей.
