Наконец Тарулас подал знак, и они, словно горный обвал, обрушились на безмятежных пиратов. Пилумн и Руфус душили их руками, слышен был лишь хруст шейных позвонков да негромкие всхлипы. Молниеносный Савмак, безжалостный, как сама смерть, безошибочно находил ножом их сердца — необычайный по форме и крепости клинок, выкованный в жреческих мастерских Айгюптоса, пробивал даже кольчуги.
Бывший римский центурион, как всегда хладнокровный и расчётливый, по-настоящему принялся за дело только тогда, когда кто-то из опомнившихся от неожиданного нападения стражей прокричал сигнал тревоги. Он успел вооружиться двумя мечами, взятыми у мёртвых пиратов, и с громким воинским кличем римских легионеров «Барра!» начал кромсать потерявших от страха головы киликийцев-охранников.
Через несколько мгновений палуба «Алкиона» стала похожей на бойню: безмятежно спавшие пираты, погребённые под телами рабов-гребцов, умирали даже не успев сообразить, что случилось. Вторя Таруласу, ревели «Барра!» и вошедшие в раж Пилумн и Руфус.
Лишь Селевк, на которого набросились сразу четверо, сумел вывернуться и вскочить на ноги. Свалив своим кривым мечом двоих, он огляделся и сразу понял безнадёжность сопротивления. Выругавшись, предводитель киликийцев пробился к борту и бросился в безмятежные волны сонной бухты…
Рассвет застал «Алкион» далеко от берегов. Восставшие рабы гребли всю ночь, стараясь уйти подальше от Эгеиды, где их могли найти киликийские пираты — кроме Селевка, спаслись ещё человек пять команды. Добраться до земли выросшим на воде разбойникам не составляло особого труда, а что они тут же снарядят погоню, в этом сомнений не было ни у кого. Только утром подул устойчивый низовой ветер, и уставшие до изнеможения гребцы стали снимать с себя цепи и ошейники — до этого было недосуг. На миопароне стоял весёлый гам, дымились жаровни с углями, над которыми истекало соком хорошо проперченное мясо. Понт Евксинский блистал до самого горизонта серебристой водной равниной; над ней низко склонилось такого же цвета осеннее небо, подсвеченное тусклым прохладным солнцем.
В обед собрали большой совет. Он должен был решить, куда направится миопарон с освободившимися рабами. Их осталось почти тридцать человек — римляне, фракийцы, скифы, фригийцы и даже один эллин-флейтист. После долгих и жарких споров решили идти на Боспор, в Пантикапей. Столица Боспорского царства слыла вольным полисом, где можно было без труда затеряться среди многоязычного населения, чтобы затем, если кто пожелает, отправиться на попутных купеческих судах в родные места.
Савмак стоял у борта «Алкиона» до глубоких сумерек. Он жадно пожирал глазами морскую даль, время от времени прикасаясь к священному амулету — распластавшемуся в прыжке бронзовому оленю, спрятанному под рубахой. Где-то там, в надвигающейся ночи, шумел прибой, роняя пышную белую пену на скалы Таврики. В порывах ветра ему чудился шорох выгоревшего за лето ковыля, ржание молодых кобылиц и тихий, зовущий голос матери…
Часть третья
ИЗГОЙ
ГЛАВА 1
Горы Париадра нежились в лучах яркого весеннего солнца. Пробудившаяся от зимнего сна природа щедрой рукой рассыпала по крутым склонам цветочные узоры, одела в свежую лакированную листву могучие дубы, кудрявые каштаны и стройные тополя. Обычно пересыхающие к середине лета реки полнились чистой ледяной водой, и растущие по берегам пушистые ивы окунули свои ветви в быстрые потоки, будто пытаясь удержать как можно дольше живительную влагу, насытиться ею, словно путешественник перед дальней дорогой в знойные пустыни.
На небольшой поляне у подножья всё ещё заснеженного хребта, голыми вершинами достававшего до лёгких прозрачных облаков, расположилась на отдых несколько необычная для этих диких необжитых мест компания. Судя по одежде и обилию самого разнообразного оружия, это были воины, но звероподобные бородатые лица и отсутствие даже намёка на воинскую дисциплину указывало на то, что в горы Париадра пожаловал отряд кардаков
[236].
При Фарнаке I Понтийском кардаки, среди которых были представители почти всех племён, населяющих Понт, селились на новых землях в приграничной полосе. Занимаясь обычным крестьянским трудом, они охраняли рубежи государства. Но собранные, как говорится, с миру по нитке, в основной своей массе помилованные преступники, вольноотпущенники и беглые рабы, кардаки вскоре забросили земледелие и превратились в наёмников, не гнушавшихся разбоем и воровством.
Уже во времена Митридата IV Филопатора Филадельфа отряды кардаков стали достаточно грозной силой; с ними приходилось считаться даже выдающимся стратегам Понта. Чтобы как-то усмирить эту дикую вольницу, по указу царя начали создаваться катойкии, военные поселения, своего рода опорные пункты или гарнизоны. Катойки были не ограничены в правах, могли свободно передвигаться по стране и даже обращаться с просьбами прямо к царю. Усилиями военных поселенцев кардаки были рассеяны и изгнаны в дальние провинции, их хижины преданы огню, а попавших в плен продавали в рабство кому угодно, лишь бы подальше от Понта.
Но вернёмся на лесную поляну, где голодные кардаки жадно пожирали куски недопечённого мяса с кровью. Судя по всему, они торопились продолжить свой путь: их невысокие мохноногие лошадки, привычные к горным тропам, стояли неподалёку, в тени каштана, взнузданные, с потниками, заменяющими сёдла. Разбойников было человек пятнадцать; их главарь, угрюмый чернобородый варвар с большой медной серьгой в левом ухе, откликался на прозвище Исавр.
— Поспешите, вы, сучьи дети… — Исавр вытер сальные руки о кожаные штаны. — Нужно успеть окружить ущелье дотемна.
— Клянусь Ариманом
[237], ты нас уже загнал, — проворчал узколицый перс, одетый в кольчугу, с приклёпанными чернёными пластинами из бронзы. — Мой конь скоро превратится в дохлятину.
— К тому же у нас давно нет вина, а от этой воды у меня колики в желудке, — широкоплечий каппадокиец с отвращением отхлебнул глоток из деревянной походной чаши и сплюнул.
— Заткнитесь! — рявкнул Исавр, побагровев от гнева. — Вам щедро заплатили и ещё больше заплатят, если мы привезём в Синопу голову этого щенка. Так что терпите и помалкивайте, — он поправил старый замусоленный фригийский колпак на своих жёстких щетинистых волосах и стал со злостью забрасывать яму-очаг землёй.
Узколицый перс выругался и хотел сказать ещё что-то, но тут сидящий рядом наёмник в добротном панцире шепнул ему несколько фраз на каком-то тарабарском языке, непонятном окружающим, и тот сник.
Этот человек выгодно отличался от своих собратьев по разбойному ремеслу чистой и прочной одеждой, которую носили в ту пору путешественники и купцы варварского Востока. Его оружие — акинак, нож с причудливо изогнутым клинком и небольшой, но тугой лук, изготовленный из чёрного дерева, — несмотря на отсутствие украшений, было отменного качества и немалой цены. Тёмно-карие маслянистые глаза и большой бесформенный нос выдавали в нём перса, но чёрная, коротко подстриженная борода и такого же цвета волосы могли принадлежать любому представителю племён Малой Азии. И только хорошо присмотревшись, можно было заметить, что корни достаточно небрежно крашеных волос порыжели, от чего борода казалась приклеенной. Похоже, этот человек обладал среди кардаков определённым авторитетом, ибо даже их предводитель посматривал на него с некоторой опаской.
