— Я не вправе толковать послание Сената, — Скавр покривил губы в пренебрежительной ухмылке. — Я всего лишь легат, и мои полномочия не простираются дальше того, что мне предписано. В послании достаточно ясно изложена основная мысль — Великая Фригия должна принадлежать Риму. Этого требует безопасность наших границ.
— Безопасность… ваших границ? — Митридат с трудом сдержал гнев. — Границ, находящихся на расстоянии нескольких тысяч стадий
[57] от Фригии? Чтобы преодолеть это расстояние, нужно истоптать не одну пару калиг
[58].
— Дальних расстояний для римских легионов не существует, — отчеканил Скавр, с упрямством одержимого разжигая грозно ворчащую толпу. — Великий Рим устанавливает свои границы там, где находит нужным.
Это был прямой вызов. В андроне вновь стало тихо. Только за дверью позвякивали доспехи и оружие римских легионеров, да слегка поскрипывали ремни облачения Арторикса — он неслышным шагом подошёл к трону и стал позади посла, готовый к любым неожиданностям. Все не сводили глаз с царя.
Митридат Эвергет, сдвинув брови, откинулся на спинку трона, увенчанного золотой фигуркой Диониса. Он почувствовал, как снова больно трепыхнулось сердце, и лоб покрылся испариной. «Душно… — неожиданно и совсем не к месту пришла мысль. — Перед грозой…» Бросил взгляд в окно. Там виднелся тёмно-серый кусочек неба, который время от времени кромсали всполохи дальних молний.
Рядом шевельнулась царица Лаодика. Царь невольно посмотрел на супругу и, встретив её предостерегающий взгляд, отвернул голову несколько резче и быстрее, чем следовало бы. Перед его мысленным взором вдруг предстал стратег Дорилай, и царь почувствовал облегчение, вспомнив прощальный разговор с ним.
Царь Понта Митридат V Эвергет принял решение. Поднявшись, он сказал кратко:
— Мы подумаем…
Разочарованному легату, ожидавшему неминуемой вспышки царского гнева, которая должна была лишить Митридата сдержанности и благоразумия, ничего другого не осталось, как откланяться — приём закончился. Направляясь к выходу, Скавр случайно поймал взгляд одного из царских сыновей — крепко сбитого подростка с упрямым квадратным подбородком. И едва не споткнулся — столько ненависти плескалось в янтарных глазах юнца.
«Опасен… Весьма опасен… — думал легат, вышагивая в окружении охраны к своим покоям. — Волчонок. Если это наследник престола, то я буду просто глупцом, не позаботившись, чтобы его молочные зубки не выросли в опасные для Рима клыки…»
Пока в андроне дворца шёл приём легата, Авл Порций гостил у ростовщика Макробия. Тот был хром, горбат, его длинные руки с узловатыми пальцами свисали почти до колен. Лицо Макробия напоминало череп набальзамированной обезьяны. Только круглые совиные глаза, постоянно меняющие цвет — от чёрного до блёкло-коричневого, в зависимости от настроения, — тревожно и остро поблескивали в орбитах, жили своей жизнью, кипучей и энергичной, совершенно не похожей на ту, которая едва теплилась в немощном болезненном теле.
— …Прекрасное вино, Макробий, — Авл Порций задумчиво отхлебнул глоток из фиала египетской работы; поставил его на стол, повертел вокруг оси, с интересом рассматривая тонкую вязь рисунка из электровых перегородок, залитых разноцветной эмалью.
— Родосское, — обронил Макробий; при этом у него получилось примерно так — «рлодошсклое».
Авл Порций рассмеялся про себя — косноязычие Макробия вошло в поговорку и родило в Синопе уйму анекдотов. Тем не менее, внешне римский агент остался бесстрастен — Макробий был обидчив до крайности, а нажить в его лице врага из-за глупой несдержанности ему вовсе не хотелось.
Неожиданный визит Авла Порция заинтриговал Макробия, но он терпеливо ждал, пока купец не соизволит высказать то, главное, что привело его в дом ростовщика.
Туберон пребывал в тяжких раздумьях и сомнениях — не рано ли? Ведь опрометчивость может обойтись ему дорого — Сенат далеко, а карающий меч владыки Понта висит над самой шеей. То, что Скавр не добьётся от Митридата уступок, он знал почти наверняка. А значит, приказ Сената нужно выполнить, и чем скорее, тем лучше.
Первым не выдержал Макробий, тонко подметив несвойственную Авлу Порцию нерешительность. Когда их разговор и вовсе перестал клеиться, ростовщик доверительно сказал:
— Уважаемый Авл Порций, я человек не любопытный, и ты это знаешь. Но я так понимаю своим ничтожным умишком, что нам, возможно, придётся принять участие в событиях немаловажных и, похоже, в ближайшем будущем. Поэтому, позволь испросить у тебя совета: не пора ли мне свернуть свои дела в Понте? Ибо время бежит, как молодая, необъезженная кобылица, а мне не хотелось бы оказаться под её копытами.
От непривычно длинного монолога Макробия даже в пот бросило. Смахнув рукой капельки пота с чела, он потянулся было к фиалу с вином, но передумал и взял сушёный финик. Пожевал его всё ещё крепкими крупными зубами, проглотил, морщась, испытующе посмотрел на купца.
Авл Порций медлил с ответом. Они знали друг друга достаточно давно. Авл Порций ценил Макробия за могучий ум, по прихоти капризной Фортуны избравший себе такое незавидное вместилище. А тот, в свою очередь, относился с пониманием к тайной деятельности купца, о которой догадывался, и помогал, чем мог. И всё же дело, затеваемое Тубероном, было такого свойства, что могло стоить не только карьеры купца на варварском Востоке, но и жизни.
— Неумолимое время… — наконец решился Авл Порций, по-своему обыкновению начав издалека. — Ты прав, уважаемый Макробий — оно летит, скачет, как дикая кобылица, и нужно иметь немалую сноровку, чтобы удержаться в седле. А совет… Что ж, совет дать легко, да только будет ли от него прок?
— Умный совет от умного человека на худой конец может послужить утешением. А это не так мало.
— Утешением в торговых делах является прибыль, — Авл Порций не обратил должного внимания на тонкую лесть в словах Макробия. — Но, скажу прямо, — боюсь, что наша коммерция в скором времени будет приносить одни убытки.
— Та-ак… — протянул ростовщик и надолго углубился в размышления.
Авл Порций не мешал ему, сидел молча, потягивая вино и рассматривая непритязательное убранство комнаты — ростовщик, один из богатейших дельцов азиатского Востока, любил скромность и чистоту как в обстановке, так и в одежде.
— По правде говоря, — медленно начал Макробий, — я соскучился по Риму. Но не настолько, чтобы бросить здесь всё и сломя голову мчаться туда. Из-за реформ достопочтенного Гая Гракха мне там придётся довольствоваться ролью полунищего менялы.
— Всё в этом мире имеет начало и конец, — приободрился Туберон — похоже, Макробий согласился ему помочь. — Гай Гракх не вечен, как и его брат Тиберий…
