Сказано — сделано. Раз, два к доске, ляп на проверочной контрольной, невыполненные домашние задания. Вроде и знание предмета отличное, но реально стала высвечиваться четвёрка и прощание с золотой медалью. Сынок с папой такое дело обсудил, папа нагнал комиссий да проверок, но те только руками развели — какая подстава, всё честно. Обиды обидами, но ничего не поделаешь, и учеба Валентина продолжалась в обычном русле.
Прошла пара недель после суматохи. Приходит как-то раз Светлана Николаевна на очередной урок совсем в другой класс, давай мелом на доске что-то писать, да вдруг почувствовала себя неважно. Хотела на стульчик присесть, да не успела — как грохнется при всем классе в обморок. Детки испугались, девочки к математичке подлетели, давай тетрадками обмахивать, мокрый платочек ко лбу прикладывать, а самого шустрого мальчика послали в медпункт. Прибежала медсестра с нашатырем, да толку нет — не приходит в себя Светлана Николаевна. Бегом в учительскую, где телефон, звоните в «Скорую». Прибежал физрук, притащил спортивный мат — тётка была грузная, тащить куда на диванчик хлопотно, поэтому и уложили на мат прямо на полу в том же классе. Наконец «Скорая» прибыла. Врач давление померил, пульс пощупал, на носилки её и бегом в больницу с дежурным диагнозом «а чёрт его знает».
Привезли в больницу. Давление низкое, кома, остановка сердца. Однако надо отдать врачам должное, притащили дефибриллятор, шарахнули тётку током, мотор завели. Лежит она неделю в реанимации, в сознание не приходит, хоть дышит уже самостоятельно. На восьмой день глаза открыла, и тут всем стало ясно, что Светлана Николаевна парализована. Да так парализована, что даже говорить не может, чудо, что дыхание есть. Вызвали невропатологов да ангиохирургов, те руками развели — нет у неё ни инсульта, ни инфекции в мозгах. Поищите-ка, ребятки, отравление. Наконец дошло взять кровь и мочу на тяжёлые металы. Шибко тяжелых не нашли, а нашли мышьячок в страшном количестве. Пришёл ответ как раз вовремя — померла училка. Хоть ленинградские больницы и не чета периферийным, но в этом конкретном случае с диагностикой они маху дали. Такое исследование следовало бы сделать в первый день, ведь была очень яркая симптоматика классического острого отравления мышьяком. Хотя, по моему мнению, даже при самой активной и вовремя проведенной детоксикации с ясным диагнозом этой тетке помочь было невозможно, такова уж природа этой отравы.
Вообще о мышяке следует отдельно пару слов сказать, не вдаваясь в тонкие медицинские потребности. Отравление мышьяком — это «большая обезьяна», как говорят токсикологи, имитирует все, что хочешь, в зависимости от количества яда и характера отравления. Мышьяк из тела выводится медленно, в количествах, достаточных для диагностики, но недостаточных для выздоровления. Поэтому наиболее частые мышьячные отравления — хронические. Изредка по чуть-чуть и через годик в гроб после «продолжительной и тяжёлой болезни». Однако путь такой рискованный, потому как очень велика вероятность обнаружения истинной причины этой самой «болезни». А вот если сразу и много, то тоже эффект не сразу проявляется, а когда проявляется, то вывести мышьяк из организма уже сложно. Этому яду для своего действия время надо, чтоб всосаться и хорошенько разойтись по телу. А действие само по себе очень простое — «липнет» атом мышьяка к великому множеству белков в теле и, подобно лишней гайке в моторе, «выключает» ферментные системы, поддерживающие тонкую биохимию. Особенно сильно страдают нервные волокна. Не идут больше по ним импульсы, отсюда и паралич, и другая сходная симптоматика. Пусть звучит странно, но это действие мышьяка, направленное на поражение нервных волокон, на себе испытал едва ли не каждый. Вспомните свой визит к стоматологу, когда нерв в гнилом зубе удалять надо. На этот самый нерв дантист кладет мизерное количество специальной мышьячной соли, которая, убивая волокно, даёт возможность прочистить зубной канал без криков пациента. Оказалось, что именно с таким вот препаратом и связана наша история.
Труп «отравной», криминальный — такие дела к нам, на Судебку. Быстро выяснили, что отравление острое, хотя по определенным признакам ясно, что яд давался не один раз. Эх, не было у нас тогда всей необходимой аппаратуры, точную дату первого приема яда установить трудно. Конечно, Ленинград не провинция, но и там все ещё «варили» желудочное содержимое в колбах по древнему, пусть и очень чувствительному и лишь слегка модифицированному методу Марша. Выявляли яд по «зеркалу смерти» — характерному тончайшему металлическому налёту от распада гидрида мышьяка в стеклянной трубочке, что выходила из колбы с исследуемым материалом. Но дефицит лабораторной базы всё же сказывался. Хотя если говорить о мышьяке, то чувствительность методов вполне достаточная с самого 1806 года, когда доктор Марш научился лабораторно доказывать отравления и отличать повышенную концентрацию от фоновой. Его простейший метод оказался настолько чувствительным, что порой определял в эксгумированных костях природный мышьяк, тот, что наносился в старую могилу грунтовыми водами.
В советское время, конечно, медицинская криминалистика от царской порядочно отличалась, но всё равно гадали мы тогда куда больше, чем сейчас. Многое вычислялось лишь по косвенным признакам, но правильно, как потом следствие подтверждало. Насмотревшись современных технических чудес и сверхчувствительных методов, мне хочется снять шляпу перед старыми волками советской судебной медицины, перед их опытом, наблюдательностью и прозорливостью. Чем больше аппаратуры меня окружает, тем больше восхищаюсь моими учителями и горжусь ими — от незаметного районного судмедэксперта до профессора, вооруженных порой примитивной лабораторией, микроскопом, а зачастую лишь прозекторским ножом.
С современной техникой работать просто, но здесь один подводный камень есть — смотришь порой, как при всей технической мощи эксперт искусственно низводит себя до затрапезного лаборанта. Тогда же, даже при экзотических отравлениях редкими металлами, работали творчески — на глазок крутили степень белковой денатурации, вручную вычисляли концентрации в костях и жирах, срезали ногти и волосы на анализы. По распределению в них ядов и, зная скорость их роста, вычисляли даты отравлений. Порой даже отсылали материал с микроследами в специальном контейнере на атомную станцию в Сосновый Бор для облучения в реакторе — на прообраз современного NAA, анализа нейтронной активации. Ну а пуще всего верили своему собственному глазу, умудрялись распознать тончайшие морфологические (видимые в микроскоп) признаки поражения нервной системы, печени, почек. В данном случае, изучив концентрации мышьяка в ногтях, пришли к выводу — травили всего на протяжении одной недели.
Отчёты и протокол составлены, дело за следователем. Прежде чем криминал искать, надо исключить бытовое отравление, то бишь несчастный случай. Заявились менты домой, побеседовали. Легко тогда было, народ в основном участливый, санкций прокурора на требовал. Все здоровы, симптомов отравления нет, муж и детки горем убиты, хотите чего поискать — да на что нам санкция на обыск, идите смотрите так просто. Ну посмотрели, взяли кое-какие пробы, еда из холодильника, там продукты всякие. Ничего не нашли, нет дома мышьяка и подходов к нему нет. Не могла просто так Светлана Николаевна его неделю кряду глотать. Значит, все же криминал.
