Для поездки Эрнест Львович выделил свой второй автомобиль, к которому он относился с особым трепетом, — видавший виды УАЗ «Патриот» верой и правдой служил ему уже лет пятнадцать для «исключительных случаев» и был пропитан брутально-романтичным духом дальних поездок, непроходимых чащоб, диких трав и воодушевляющих воспоминаний. Кроме того, четырехколесный друг был верным союзником для нужд галереи в «рабочей обстановке». Общим советом было решено, что самые необходимые материалы надобно поместить в багажник, а оставшееся отправить на доставку днем спустя прямиком на пустырь, где можно было без особой опаски разжечь костер под инсталляционные нужды.
Сэр Фарнсуорт оказался за рулем методом исключения — опыт вождения у Макса был небольшим и запомнился преимущественно штрафами ГИБДД за превышение скорости и неправильную парковку, а Елисей боялся водить в принципе, вуалируя данный факт путаными рассуждениями о неоспоримых достоинствах общественного транспорта.
— Какой серьезный автомобиль, — осторожно произнес Литтон, внимательно изучая приборную панель. — У меня не такой большой опыт с леворульными экземплярами, поэтому постараюсь ехать не очень быстро.
— Думаю, с учетом пробок, это оптимальное решение, — Макс постучал пальцем по стеклу смартфона, на котором отображалась карта, украшенная желтыми и красными полосками. — Особо погонять не получится, даже если захочется.
— Лучше не надо, — Елисей нервно заерзал на заднем сидении, — просто доедем, купим все и вернемся.
Автомобиль неспешно тронулся с места в сторону темно-серого шоссе, аккуратно пробираясь в плотном потоке в направлении строймаркета. Сонливое молчание перебивалось только безучастными монотонными сообщениями навигатора и редкими комментариями о погоде и дорожных знаках. Усталость изрядно мешала сосредоточиться, однако никто не хотел признаваться в этом ни другим, ни даже самому себе.
— Какой-то сумбурный день, — попытался разрядить обстановку Макс.
— Да и вообще вся неделя, — протянул Елисей. — Особенно после пресс-конференции — журналисты бегают, что-то пишут, какие-то вопросы: что делаем, что не делаем… Все перемешалось, я уже ничего не понимаю. Вот у тебя было что-то похожее? Там… я не знаю… с выставками? Я просто не очень хорошо знаком с особенностями работы в интерьерном дизайне, как там у вас все происходит?
— Ну да… — Макс немного замешкался, — разумеется, в интерьерном дизайне очень любят выставки. Без них никуда, все дизайнеры постоянно ими занимаются, как же без этого. Как говорят в наших кругах: «Где дизайнер, там и выставка». Денег просто не всегда дают на такие мероприятия, но, честно сказать… была бы возможность, каждый месяц бы делали.
На этих словах Литтон чуть не подавился воздухом, еле сумев сделать глубокий вдох.
— С вами все в порядке? — спросил Елисей.
— Да, все хорошо, спасибо. Извините. Я просто немного перенервничал.
— С учетом последних событий вполне логично, — Макс поудобнее расположился на сидении, наблюдая за глухой пробкой, поджидавшей их в наиболее обозримом будущем, — хотя, как по мне, интересная работа часто получается неспокойной. Ну, и наоборот.
Литтон проводил взглядом птицу, осматривающую плотную полосу автомобилей под ней, настойчиво летая кругами, и будто подсмеивающуюся над странным громоздким пазлом из разноцветных металлических деталек. Внешне птица напоминала ворона, хотя знание орнитологии у сэра Фарнсуорта было очень далеко от приемлемого уровня.
— На самом деле Феликс не такой плохой, каким кажется, — медленно проговорил он. — Многие считают, что капризность и экспрессивное поведение — единственные черты, которые могут его охарактеризовать. Но он намного более глубок и намного более уязвим, как и любой другой человек. Каждый человек без исключения заслуживает понимания и интереса к себе, но не все способны позволить приблизиться к себе настолько, чтобы другие люди смогли увидеть в них настоящие чувства.
— Вы о чем? — не понял Елисей.
— Феликс прекрасный художник с великолепной техникой; он не умеет общаться с людьми, но умеет говорить через картины. Не спорю, эмоциональность нередко мешает спокойно и размеренно продвигаться к успеху, наращивая опыт и подчеркивая предыдущие достижения, но отнюдь не снижает интерес к его творчеству. Что получается далеко не у каждого, и публика ждет его работ несмотря ни на что.
— Публика никого не ждет… — Елисей всплеснул руками и отвернулся. — Публике нужно то одно, то другое, то третье… Вы знаете, сколько талантливых художников я знаю? Тех, кто мог бы составить конкуренцию любому классику в мастерстве живописи. И где они все? Я сам был одним из лучших на курсе, я учился у самых уважаемых профессоров, и знаете, что мне предложили после этого? Расписывать дачи у отставных генералов, цветочки гжели на потолке рисовать…
— Возможно, для начала карьеры…
— Одному вот захотелось у себя на стене фреску — нарисуй, говорит, мне Страшный суд, как в Сикстинской капелле, один в один. Только цвета поярче сделай и повеселее, а то у синьора нашего Микеланджело как-то бледненько получилось, выцвела картинка, блекленькая какая-то, не особо дорого выглядит… а мне надо ярко-бирюзовый и золота побольше, чтобы с мебелью заказной сочеталось, из Рима везут. Еще бы в стиле аниме попросил раскрасить, что уж тут мелочиться!
— Нестандартное пожелание… — Макс озадаченно вглядывался в Елисея, замечая нарастающее волнение с нотками обиды в голосе. Литтон выглядел немного смущенным и растерянным, абсолютно не ожидая подобной реакции.
— Бред же, как еще это назвать! Но это же еще не самый плохой вариант, там хоть деньги какие-то можно получить, а в иных случаях и того нет! Знаете, сколько я «Утро в сосновом лесу» перерисовывал? Раз пятнадцать, не меньше. Я, честно, уже видеть его не могу, да и медведей теперь видеть не могу, даже в зоопарке, вздрагивать скоро буду, как вспомню. Но и это не так плохо. Потому что всегда есть то, что еще хуже, — это когда ты рисуешь картину, свою, и не знаешь, как ее продать. Нет, я продавал, конечно, свои работы, меня лайками в сетях забросали: «как круто», «как красиво»… Только денег от этого хватает, чтобы масла с кистями прикупить, да еще пяток-другой карандашиков, и все. Ну и штук десять бургеров на месяц.
— Елисей, я вас очень понимаю, как никто другой, просто все зависит от многих факторов, в том числе…
— Понимаете? Тогда, сэр Фарнсуорт, скажите, что у меня не так? — Елисей резко вытащил телефон, быстро нажал ярлычок и протянул Литтону. — Я все сфотографировал. Все, что я когда-либо рисовал.
Литтон напряженно посмотрел на каскад фотографий.
— Да, конечно, если мое мнение для вас что-то значит, я с удовольствием взгляну.
— Конечно, значит. Вы долго работаете в этой сфере, и вы все знаете.
— Но, к сожалению, я не критик, — осторожно ответил Литтон. — Все, что делает художник, слишком индивидуально, и, скорее всего, в мире не найдется ни одного человека, который мог бы объективно оценить, насколько хороша картина или скульптура. Скорее, я думаю, что каждая вещь в искусстве может найти своего почитателя. Поэтому мое мнение это всего лишь мнение отдельного человека, который не является ни профессиональным критиком, ни великим мастером. Я просто знаком с искусством.
