— Хорошо, я понял, Яков Юрьевич. Петров будет давать объемную конференцию после пяти, как я понял.
— Значит, оставайтесь там, все записывайте, высылайте материал, вечером жду в редакции. Статья должна быть сегодня на сайте. Затем полный обзор, а с учетом значительного увеличения наших читателей в связи с последними событиями, я ожидаю от вас высокого качества и уникальной информации.
— Понял… — Артем немного помялся и добавил. — Я могу спросить?
— Слушаю.
— Я слышал, что планируется отдел журналистских расследований или что-то вроде этого. Как люди говорят в редакции… что мы будем немного более ориентированы на острые темы, нестандартные мнения, скептические мотивы… в общем, я так не понял до конца…
— Артем, позволю себе заметить, что это не телефонный разговор и углубление в домыслы, а не в факты, как минимум непрофессионально, — прервал Косторович. — Однако, если вы будете поддерживать высокий и качественный уровень материала… с чем, я надеюсь, мне удастся ознакомиться сегодня в редакции, если вы соблаговолите вернуться от трепетных мечтаний к своим трудовым обязанностям, то я не отрицаю возможного развития в этом направлении.
— Все, понял, спасибо, Яков Юрьевич! Уже возвращаюсь, буду держать вас в курсе.
Экран потух, но Поплавский уже набирал другой номер, родную и привычную комбинацию цифр, в свое время скрывающуюся под разными телефонными псевдонимами — «Вероника», «Вера», «Люля», «Любимая», «Жена», «Наша мама», а теперь снова «Вера». Подсознательно зная, что в этот раз она ответит, и не будет сердиться, и что сегодня у нее хороший день, и что она попросит себя отпустить, и он отпустит ее, и попробует стать ей добрым другом, и она не будет против на этот раз. А что будет после, Артем не знал, но с уверенностью мог сказать, что хотя бы в одном маленьком мирке из нескольких людей наступят долгожданный покой и добрый мир.
— Покой и добрый мир! Единение и слияние! Возвышение и благоденствие! — почти сразу после завершения разговора услышал Поплавский. После этих слов по залу прошел восторженный гул. Обернувшись назад, Поплавский увидел неспешно выплывающую фигуру, отчего всполошенные ожиданием гости оставляли позади вальяжные жесты и светские беседы и, будто дети, не постигшие еще мастерства бесстрастности, с восхищенными улыбками торопились приблизиться к своему кумиру. Феликс уверенно восходил на свой отвоеванный пьедестал.
Глава 22
Выглядел Феликс отменно. Казалось, что за то недолгое время, прошедшее после пребывания в заброшенном доме, основным пристанищем его была не галерея, а заморские долины. Взгляд искрился от воодушевления, светлые волосы, аккуратно уложенные на левую сторону заботливым парикмахером, украшала странная самодельная заколка из тонких веток, полевых цветов, колосьев и тонких джутовых веревок, спускающихся ниже плеча и сливающихся с оливкового цвета прядями, добавленными намедни. Широкие бледно-бежевые брюки из грубой ткани и тонкая белая рубаха дополнялись темно-горчичным шарфом и длинным болотным кардиганом. Образ завершали деревянные браслеты и нечто наподобие перчатки на правой руке, сплетенное из джута и льняных волокон. Поодаль стоял Литтон, в элегантном серебристом костюме.
— Мой род — ваш род! Моя свобода — ваша свобода! Моя сила — ваша сила! — провозгласил Феликс. — И эту силу даровала нам природа и ее незыблемое величие! Вечная неиссякаемая красота, нетленные дары, над которыми не властвует время! Скрытая тайна, что велит нам узреть ее! И мой дух постигла истина! Истина, которая год за годом звала меня, но я терялся в поисках ее. И вы спросите меня — в чем ее основа? Но разве можно описать ее словами? Нет. О настоящей истине нельзя говорить. Ибо ее можно только ощутить и преклониться перед ней. Каждый человек в этом зале, в этом городе, в этом мире познает ее. И она объединит каждого, сливаясь в неиссякаемый поток вдохновения и мудрости. И различия назовутся многообразием! Разрушатся барьеры, чтобы создать новое! Фантазию, превосходящую рамки идеала! Общность, отраженную удивительными оттенками света! И я наполнен этим ощущением. Чувства переполняют меня. Экспрессия, переходящая в умиротворение! Экзистенциальное начало! Чудо, происходящее на наших глазах! Искусство, создавая которое, ты создаешь мир, где нет места одиночеству! Где нет места страхам и нелепостям! Мир, наполненный любовью и свободой! Все это я воплотил в своих творениях. Я исчерпал свои сомнения, чтобы превратить их в истину мироздания! Мы разделяем понятия «материального» и «нематериального», а вместо этого должны объединять их, ибо только вместе они образуют единое целое! Нематериальные частицы вправе наполнять материальный предмет до бесконечности, и пусть эти чувства взорвут меня, разнося на мельчайшие атомы по Вселенной, каждый этот атом будет наполнен светом и познанием! И светом моим, и прозрением моим, и сущностью моей я готов делиться с вами! То, что я создал, — часть ее! Да постигнет вас истина!
— «Да постигнет вас истина»? Серьезно? — чуть не поперхнулся Поплавский.
— Все вопросы и интервью после пяти вечера, — быстро добавил пан Вишцевский, успевший перехватить шумный шквал. — Сейчас просим в Восточный зал.
Феликс сделал приглашающий жест и отошел к Литтону.
— Прекрасненько, пошли, Артемка, — удовлетворенно прогудел Никита.
Поплавский покачал головой и присоединился к очереди, поругиваясь про себя и делая мелкие заметки, мысленно прокручивая вариации каверзных вопросов. Но то, что предстало ему за распахнувшейся дверью, упрямо отвергло их, вселяя в разум новые правила вновь созданного мира — странные, но отчего-то завораживающие, непривычные вначале, но умиротворяющие несколько секунд спустя. В размашистые узоры картин, вызывающих скептический настрой при беглом осмотре, хотелось вглядываться снова и снова, становясь безропотным пленником неведомого чувства. Яркие и дерзкие краски искусно контрастировали с композициями из разбросанных почерневших бревен, чей легкий остаточный запах гари дополнял едва уловимый аромат проросших полевых трав. И огромная центральная инсталляция, от которой у Поплавского невольно перехватило дыхание.
Инсталляция занимала почти всю стену, зовя за собой к груде суровых веток и острых холодных камней, из которых, будто из черного снега, пробивались белоснежные цветы, и обжигая, словно виртуозный дирижер, что нежными мелодиями завладевает мыслями слушателей, дабы затем низвергнуть их в кипящую бурю. Гордо демонстрируя своим изумленным, шокированным зрителям двенадцать одинаковых полотен — в шахматном порядке в три ряда.
Двенадцать «Экзопулусов».
Немыслимым тайным заклинанием двенадцать «Экзопулусов» двенадцатью глазами притягивали к себе, беспрекословно приказывая приблизиться к ним и запрещая отводить взгляд, воссоздавая собой всевластного мифического персонажа океанских глубин, контролирующего мысли и движения. От которого хотелось скрыться, но еще больше хотелось бежать навстречу.
— Бред какой-то… — выдавил из себя Поплавский, приближаясь все ближе и ближе к полотнам.
— Смотри, какие эффектные фотки получаются, — Никита жадно нажимал на кнопку, бегло просматривая получающиеся снимки. — А он умеет заинтересовывать.
