Снова сменив тему, автор затем отмечает, что Дарнли впадает в ярость при любом упоминании его врагов из числа лордов. Тем временем его отец, Леннокс, не выходил из своей комнаты. Дарнли сам попросил о встрече на следующий день, рано утром.
Она отправит письмо с курьером, которое также расскажет ее возлюбленному остальные новости. Заканчивается письмо предупреждением: «Сожгите это письмо, ибо оно слишком опасное и очень путаное, потому что я не могу думать ни о чем, кроме своей печали, пока Вы в Эдинбурге».
В копии Сесила затем следует второй необъяснимый пробел в две строки, после которого написан последний, гибельный абзац:
Дабы угодить Вам, жизнь моя, я не посмотрю на честь, совесть, опасность или величие; примите это благосклонно, а не так, как толкует Ваш фальшивый шурин, которому, заклинаю Вас, Вы не должны верить больше, чем самой верной возлюбленной, которая у Вас когда-либо была или будет… Простите мне мой плохой слог и прочтите дважды. Простите также мои каракули… Умоляю не забывать о своем друге и писать часто. Любите меня всегда.
Письмо заканчивается второй памяткой. Последние пункты: «О графе Босуэлле», «О жилище в Эдинбурге». Если второе письмо действительно было написано в течение двух вечеров подряд, то эта вторая памятка не вызвала бы особых подозрений, но упоминание Босуэлла и «жилища» (под которым, как можно предположить, подразумевался старый дом настоятеля в Кирк-о-Филд), прибавленное в самом конце, — это уже слишком. Из всех пунктов только эти два не имеют никакого отношения к содержанию письма.
По утверждению лордов конфедерации, автором второго письма была Мария, получателем — Босуэлл, а доверенным курьером — Парис. Когда Мария остановилась в Каллендер-хаусе во время своей поездки к Дарнли, она предположительно приказала Парису сопроводить ее до Глазго, откуда он должен был доставлять письма Босуэллу в Эдинбург.
Проведя две ночи в Глазго, Мария якобы вручила Парису пачку писем, часть для Босуэлла, а остальные для Мейтланда, которые также следовало показать Босуэллу. Утверждалось, что Парис, прибыв в Эдинбург, разыскал Босуэлла и вручил письма. Босуэлл приказал ему возвращаться в Глазго и передать, что все готово, и Мария должна заманить Дарнли в Кирк-о-Филд, навстречу судьбе.
Если сопоставить два письма, то этот сценарий превращается в фарс. Мария выехала из Эдинбурга 20 или 21 января и прибыла в Глазго не раньше 22-го
[78]. Хантли и Босуэлл вернулись в Эдинбург, оставив ее в Каллендер-хаусе. Затем, вечером 24 января, Босуэлл отправился в Джедборо, а на следующий день — в Лиддесдейл.
Если Мария посвятила два вечера, 22 и 23 января, только сочинению второго письма, то Парис мог бы застать Босуэлла в Эдинбурге 24-го числа, прежде чем он выехал в Джедборо. Но остальное невероятно. Парис якобы вернулся в Глазго 25 января и сообщил Марии, что «местом» будет Кирк-о-Филд, а затем уехал из Глазго «утром в субботу», тоже 25-го, чтобы доставить в Эдинбург первое письмо. Но расстояние между Эдинбургом и Глазго составляет около 50 миль — такое расстояние можно преодолеть, если скакать без остановки весь день. То есть он должен был покинуть Глазго 25-го числа еще до того, как приехал в город. Более того, даже если бы Парису удалось совершить это чудо, Босуэлла уже не было в Эдинбурге, и он не мог получить первое письмо, поскольку уже прибыл в Джедборо.
Предположения лордов заставляют нас обратиться к судьбе Париса. После того как Марию отвезли в Лох-Ливен, он искал убежища в Дании, но после ее поражения при Лангсайде и бегства в Англию лорды решили добиваться его выдачи, а если не получится, то похитить его. И вовсе не для того, чтобы предъявить его в качестве свидетеля Елизавете и Сесилу. Наоборот, они хотели сделать так, чтобы он никогда не смог дать свидетельских показаний. Мертвые не говорят.
Париса привезли в Шотландию в июне 1569 г. Его держали в тюрьме, а затем 9 и 10 августа в Сент-Эндрюсе он был тайно допрошен самим Джорджем Бьюкененом и личным секретарем Морея, Джоном Вудом. В первый день перекрестного допроса Парис не сказал того, что требовалось его мучителям. Во второй день его подвергли пыткам, и он «признался» во всем. Как только Морей получил копию этого второго «признания», бедняга Парис умолк навеки. Никакого суда не было — верного пажа Марии просто повесили. Но последнее слово все же сказал он, а не Морей. На эшафоте он выкрикнул правду собравшейся посмотреть на казнь толпе. Парис отрицал все, что говорил о доставке двух «писем из Глазго» от Марии к Босуэллу.
Морей отправил копию «признания» Сесилу, который тут же написал Елизавете, потребовав, чтобы казнь отложили. Вероятно, просмотрев документ, он понял, насколько неубедительными выглядят показания Париса. Сесил потребовал, чтобы Париса оставили в живых для дальнейших допросов, предположительно, в Англии. Но было уже поздно.
Тем не менее крупные фрагменты второго письма могли быть взяты из настоящего документа, отправленного Марией неизвестному адресату, когда она навещала Дарнли. Несколько ключевых фрагментов выглядят правдоподобно:
1) «Я подумала, что умру от его дыхания, которое хуже, чем у Вашего дяди, хотя сидела на стуле у его изголовья».
2) «Он желал, чтобы я поселилась в его доме. Я отказалась. Я сказала ему, что он нуждается в лечении, но здесь это невозможно».
3) «Я сказала ему, что сама привезу его в Крейгмиллар, где смогу вместе с лекарями ухаживать за ним и одновременно быть ближе к моему сыну».
4) «Короче говоря, он поедет только при условии, что после этого я буду делить с ним ложе и стол и что я больше не брошу его, и если я дам слово, он сделает все, что я скажу, и поедет со мной».
Первый фрагмент явно связан с лечением Дарнли от сифилиса с помощью ртутной мази. Через какое-то время после начала курса лечения дыхание пациента становится зловонным
[79]. Это вполне логично. Но кто этот таинственный дядя, дыхание которого было почти таким же невыносимым, как у Дарнли? У Босуэлла не было дядей, и поэтому эта часть письма не могла быть адресована ему
[80]. Некоторые историки предположили, что Мария написала подробный отчет о состоянии Дарнли Морею и что фрагменты этого утерянного документа перекочевали во второе письмо. Если это правда, то «дядей» был граф Мар, которого Мария знала и которому доверила заботиться о сыне. Тем не менее все это остается в области догадок.
Остальные три фрагмента свидетельствуют о характерном для Дарнли требовании секса, сначала отвергнутом, а затем принятом Марией. Они подтверждают, что она точно знала, как обращаться со своим испорченным и развратным мужем. Ее тактика очень похожа на то, как она себя вела после убийства Риццио, когда предложила переспать с Дарнли, чтобы добиться его расположения, хотя знала, что он будет настолько пьян, что не сможет воспользоваться ее согласием.
