Затем Мария проверила содержание шкафов и гардеробов и распределила вещи между приближенными. Бургойн, рассказ которого о последних часах Марии наиболее достоверен, получил два кольца, две маленькие серебряные шкатулки, две лютни, на которых иногда играла Мария, сборник нот в бархатном переплете, а также красный балдахин с пологом для кровати.
Раздав вещи, Мария села за письменный стол. Она уже отправила прощальное письмо герцогу де Гизу, которого считала членом семьи. «Я прощаюсь с Вами, — писала она за два с лишним месяца до того момента, через месяц после обвинительного вердикта, — перед тем, как меня предадут смерти по несправедливому обвинению, каковому, слава Богу, не подвергался никто из членов нашей семьи, не говоря уже о лицах моего ранга». Мария выражала надежду, что ее смерть послужит свидетельством ее истинной веры и готовности пострадать «ради поддержки и восстановления католической церкви на этом несчастном острове». Она посылала свою любовь всем родственникам, но не могла скрыть горечи по отношению к своему сыну, Якову VI, который отверг ее. «Пусть благословение Божие, каковое мне следовало бы передать своим детям, принадлежит Вам, которого я вверяю Господу столь же искренне, как своего несчастного и обманутого сына».
Пришло время закончить прощание. Мария всегда любила отправлять и получать письма, и за сорок четыре года жизни написала — с учетом утерянных и уничтоженных документов — две или три тысячи штук. Теперь она принялась за свое последнее письмо. Разумеется, оно отправлялось во Францию, страну, которую Мария считала домом, даже когда была правящей королевой Шотландии. Получить это послание должен был ее деверь, Генрих III, которого она знала с младенческого возраста, когда он вместе с ней жил в детских покоях Сен-Жермена и Фонтенбло.
Было уже почти два часа ночи, когда она села за письмо. До казни оставалось всего шесть часов, однако написано оно не обычными для Марии каракулями, а ровным и аккуратным почерком. Несколько светлых пятен на первой странице, вероятно, указывают на места, куда капали ее слезы. «Сегодня, после обеда, — начала она, — мне огласили приговор».
У меня нет времени дать Вам полный отчет обо всем, что произошло, но если Вы выслушаете моего врача и других моих несчастных слуг, то узнаете правду, как и то, что я, слава Богу, не боюсь смерти и решительно заявляю, что встречаю ее не виновной ни в каком преступлении…
Католическая вера и защита моего дарованного Богом права на английский престол — вот две причины моего осуждения, и мне не позволялось говорить, что я умираю за католическую веру…
Я прошу Вас, христианнейшее Величество, моего деверя и давнего друга, который всегда выражал свою любовь ко мне, теперь доказать свою доброту, позаботившись о следующем: милосердно заплатить моим слугам недоимки по жалованью (только Вы сможете снять этот груз с моей совести), а также обратить к Богу молитвы за королеву, которую называли христианнейшим Величеством и которая умирает в католической вере, лишенная всех своих владений…
Что касается моего сына, я рекомендую его Вам, насколько он этого заслуживает, потому что я не могу за него отвечать…
Я осмелилась послать Вам два драгоценных камня, талисманы против болезней, веруя в то, что Вы будете пребывать в добром здравии и проживете долгую и счастливую жизнь.
Наконец Мария прилегла и попыталась заснуть. Она всего лишь задремала, но пролежала на кровати до шести часов, когда в комнате зажгли свечи. Она поспешно встала и начала готовиться к казни. Ее камеристки трудились всю ночь, готовя для нее одежду, косметику и парик.
Одевшись, Мария сидела на табурете, пока камеристки заканчивали свою работу. Затем она приказала всем слугам собраться в приемной. Бургойн зачитал завещание, после чего Мария подписала документ и вручила Бургойну для передачи герцогу де Гизу. Попрощавшись со всеми, она опустилась на колени и начала молиться вместе со слугами.
Едва прозвучали первые слова молитвы, как в дверь громко постучали. Это был Томас Эндрюс, шериф графства Нортгемптоншир, которого сопровождали графы Шрусбери и Кент.
Настал смертный час Марии. Графы явились препроводить ее вниз, в большой зал на первом этаже. Ей предстояла последняя прогулка, которой суждено навсегда остаться в истории.
Мария взяла в одну руку распятие из слоновой кости, а в другую — иллюстрированный молитвенник на латыни. Она едва не забыла молитвенник, но Бургойн напомнил о нем. Поцеловав распятие, она направилась к двери.
Настал ее звездный час. На протяжении всей жизни Мария была главным действующим лицом многочисленных роскошных спектаклей, начиная с венчания с дофином в соборе Нотр-Дам, когда ей еще не исполнилось шестнадцати, и она знала, что сумеет сохранить самообладание и в свой последний час. Ее ждал самый захватывающий акт пьесы. Она шагнула через порог. Все, что последовало за этим шагом, — независимо от споров, достойна ли она называться мученицей за католическую веру и идеал монархии, — навсегда гарантировало ей место в пантеоне истории как по-настоящему трагической героине.
Эпилог
Елизавета умерла в начале четвертого утра 24 марта 1603 г. Она скончалась на семидесятом году жизни — через шестнадцать лет после смерти своей кузины, шотландской королевы, — и была первым английским правителем, дожившим до такого преклонного возраста. Она так и не вышла замуж, и упорно отказывалась назначать наследника, по крайней мере официально. Легенда о том, что на смертном одре она назвала своим наследником сына Марии, Якова VI Шотландского, не подтверждена убедительными доказательствами. К тому моменту она уже не могла говорить и была способна выразить свою волю только жестом. Но и это всего лишь догадка.
Тем не менее Яков был признан будущим королем. Его восшествие на престол под именем Якова I, короля Англии и Ирландии, не встретило никакого сопротивления. Формальности заняли несколько часов. В десять утра в воротах дворца Уайтхолл и в лондонском Сити появилась группа аристократов и членов Тайного совета в сопровождении герольдов, чтобы объявить о новом короле.
Этот манифест — важный документ. В нем говорится, что Яков по праву является королем Англии, поскольку «по прямой линии и по закону происходил» от Марии Тюдор, дочери Генриха VII. Он приходится праправнуком основателю династии Тюдоров и правнуком Маргарите Тюдор, которая — как особо подчеркивали герольды — была сестрой Генриха VIII. Таким образом, он был королем «по закону, по происхождению и по неоспоримому праву».
Разумеется, о Марии не упоминалось. Но манифест не оставляет сомнений, что Яков взошел на престол в силу своих наследственных прав. Воля Генриха VIII была проигнорирована. Это было почти равносильно признанию права самой Марии, будь она жива, считаться законной наследницей Елизаветы. В конечном счете победа осталась за ней, причем более убедительная, чем она могла надеяться, потому что все следующие правители Британии были ее потомками и вели свое право престолонаследия от нее, а не от Елизаветы.
После того как Яков прибыл в Лондон и был объявлен королем, он стал раскаиваться в том, что отверг мать, и пытался загладить свою вину. После казни забальзамированное тело Марии шесть месяцев лежало в свинцовом гробу в замке Фотерингей, после чего было захоронено. Все это время шли жаркие споры: следует ли похоронить ее тайно на кладбище местной приходской церкви или разрешить государственные похороны в соборе Питерборо. В итоге ее удостоили государственных похорон, но строго ограничили число приглашенных, а всю церемонию погребения провели глубокой ночью. Марию похоронили с южной стороны алтаря, недалеко от гробницы Екатерины Арагонской, первой и самой несчастной жены Генриха VIII.
