Мария видела связь между этими событиями. Ее беседы с Кастельно полутора годами раньше показали, что она рассматривала политику в идеологическом аспекте. Мария утверждала, что мятежные лорды стремятся свергнуть и убить ее, чтобы установить «республику». Она уже давно была убеждена, что начало этой тенденции было положено отстранением от власти ее матери, и ужасные события в Кирк-о-Филд подтвердили ее правоту.
Оправляясь после первого шока, вызванного убийством, она сама определила свою судьбу. В отчаянной — как считала Мария — ситуации она сделала рискованную политическую ставку. Она хотела, чтобы Босуэлл защитил ее, обуздав фракции лордов. Браконьер должен был стать лесником. Она сделала такой выбор — верный или неверный — потому, что видела в Босуэлле сторонника монархии и единственного человека, который мог спасти ее от повторения судьбы Дарнли.
По мере того как Мария снова и снова обдумывала случившееся, ее приоритеты менялись: поиск убийц уступил место выяснению того, каким будет их следующий шаг, на этот раз направленный на нее и, возможно, на ее сына. Главным подозреваемым в организации взрыва в Кирк-о-Филд она всегда считала Морея, своего незаконнорожденного единокровного брата. Именно это заблуждение заставило ее принять трагическое, хотя и прагматичное решение защитить себя и своего сына; она верила, что в любом другом случае ее будут окружать предательство и обман.
Для такой точки зрения имелась еще одна причина. Приближался день, когда Марии исполнится двадцать пять лет, а в этот день по традиции правители Шотландии имели право аннулировать все милости и награды, которые опрометчиво раздали в юности. Предполагалось, что Мария укрепит свою власть, воспользовавшись этим правом против лордов, хотя убийство Дарнли значительно ограничило ее возможности. Теперь, когда династическое соглашение с Елизаветой, к которому она так стремилась, было сорвано, Мария решила вернуть себе власть, поддержав Босуэлла. Терять ей было нечего, а получить она могла все.
Подобная импульсивность была свойственна Марии. Когда она надела стальной шлем, вскочила на коня и отправилась в погоню за Мореем во время «загонного рейда», Кастельно отметил, что ее кредо — «все или ничего». Теперь она действовала точно так же, причем сознательно, а не в отчаянии и растерянности. Мария была игроком, и это стало ее самой рискованной ставкой.
Босуэлл никогда не скрывал своих амбиций. Ему исполнился тридцать один год, и он выглядел олицетворением суровой мужественности. Военная выправка, высокомерные манеры, пышные усы. Он мог быть обходительным, когда нужно, но все равно обижал людей своей грубостью и сквернословием. В сущности, он был ничем не лучше остальных лордов. Мария еще не разглядела его истинной натуры. Возможно, королеву подвело присущее ей язвительное чувство юмора — она видела в прошлых проступках Босуэлла скорее школьные шалости, чем серьезные нарушения закона. Возможно, он привлекал ее своей верностью короне. Но самым большим его достоинством можно считать тот факт, что он всегда был смертельным врагом Морея — за исключением краткого периода примирения, устроенного самой Марией.
Женившись на сестре Хантли, леди Джин Гордон, Босуэлл стал самым могущественным из лордов после графа Аргайла. Он уже заключил пакт с Мортоном и Дугласами. Что касается другой влиятельной фракции, то после убийства Риццио лидер клана Гамильтонов, Шательро, удалился в добровольную ссылку. Атолл был беззащитен перед Аргайлом, который никогда не упускал возможности взять верх над своим ближайшим соседом в восточных и центральных районах горной Шотландии, а Ленноксы после смерти Дарнли пребывали в растерянности.
Союз с Хантли позволил Босуэллу значительно укрепиться в военном отношении, хотя он и так располагал серьезными силами, собранными в районе границы. Кроме того, как лорд-адмирал он имел право на часть прибыли, получаемой от разбившихся у берегов Шотландии кораблей, и поэтому был одним из немногих шотландских лордов, которые финансово не зависели от короны. Будучи шерифом Эдинбурга, он мог привлечь на свою сторону многих юристов. Вероятно, Босуэлл рассчитывал, что сможет защищать Марию столько, сколько потребуется, при условии, что будет действовать его соглашение с Мортоном и Дугласами.
На следующий день после убийства Мария вышла из своих покоев бледная и осунувшаяся, чтобы присутствовать на свадебном обеде Маргариты Карвуд, своей любимой камеристки. В то утро Карвуд венчалась в Холируде с Джоном Стюартом, дальним родственником Марии. Это был сыропустный вторник, последний день, когда по католическим правилам можно было вступить в брак до Пасхи. Мария подарила невесте платье и оплатила банкет. Вне всякого сомнения, она пришла на банкет, исполняя обещание, данное верной камеристке, но это повредило ее репутации. Присутствие Марии выглядело явным нарушением строгих правил придворного протокола. Она должна была объявить сорокадневный траур сразу после убийства, но ждала пять дней, прежде чем надеть траурный наряд и распорядиться, чтобы стены и окна ее апартаментов занавесили черной тафтой. Возможно, эта задержка отчасти связана с решением Марии переехать в Эдинбургский замок. Однако королева привлекла к себе внимание, появившись на свадьбе Карвуд.
Дарнли даже не удостоился официальных похорон. Его похоронили без всякой помпы и церемоний в ночь на пятницу 14 февраля 1567 г.; его тело упокоилось в королевском склепе в старой церкви в Холирудском дворце. Все это выглядело очень странным и, естественно, вызывало нелицеприятные комментарии. Хроникер из Эдинбурга писал, что бывший король Шотландии был погребен «тихо, в ночи, без каких-либо церемоний или скорби среди своих придворных».
В следующее воскресенье Мария уехала из Эдинбурга в Сетон, расположенный на берегу залива Ферт-оф-Форт в 11 милях к востоку от Эдинбурга. Она взяла с собой лорда Сетона, единокровного брата одной из четырех Марий и католика, который сражался вместе с Босуэллом в партизанской войне против лордов конгрегации. Говорили, что она последовала совету врачей, которые заявили, что она слишком много времени провела в темной и душной комнате, и ей необходимо сменить обстановку. Хотя у нас нет независимых свидетельств, что Мария отправилась в путешествие по медицинским показаниям, предыдущую неделю она явно не предавалась безутешной скорби, а ее черное траурное платье было всего лишь видимостью.
Пренебрежение условностями дает основание предполагать, что, хотя Мария не участвовала в заговоре против Дарнли, ее совсем не опечалила смерть мужа. Даже после того, как прибыли рулоны черной тафты и Мария надела траур, ей не удалось избежать обвинений в неискренности и притворстве.
Отправившись в Сетон, Мария поручила сына заботам Босуэлла и Хантли. Она взяла с собой в поездку других лордов и вернулась в Эдинбург через три дня, после чего неделю провела затворницей. Затем вновь поехала в Сетон, на этот раз в сопровождении Босуэлла. 26 февраля они остановились в доме лорда Уортона и поужинали в соседнем Траненте. Там было устроено состязание в стрельбе из лука, в котором Мария вместе с Босуэллом выступали против Хантли и Аргайла. К удовольствию Марии, они с Босуэллом победили, а проигравшие оплатили ужин.
Задолго до окончания официального сорокадневного траура Марию и Босуэлла видели прогуливающимися вместе. Она решила, что может доверять ему, — возможно, это было логично с точки зрения безопасности, но политически крайне неразумно. Босуэлл принял командование над королевскими телохранителями, и с этого момента они всегда находились поблизости от Марии. Босуэлла тоже охраняли, когда он выходил на улицу. Разговаривая с незнакомцем, он всегда сжимал в кулаке рукоять кинжала.
