– Мчатся тучи, вьются тучи…
Потом Алесан уверял Германа, что его спасла не только смелая операция, не только щедро данная кровь, но и эти слова, которые принц с детства помнил и привык считать чем-то вроде колдовского заклинания. Было нечто непостижимое в том, что белый человек, отдавший Алесану свою кровь, вдруг начал читать именно эти стихи! Принц не понимал, что, живя в Болдине, невозможно не дышать Пушкиным, и уверял Германа, будто дух отца вселился в русского доктора, чтобы воскресить сына-наследника.
Но все это было сказано потом, потом… Потом они условно восстановили картину аварии: шофера, едва не убившего Алесана, но все же доставившего его в больницу, так и не удалось разыскать. Потом вместе помянули короля лесных туарегов – он так и не дождался сына. Потом назвали друг друга побратимами и поклялись в вечной дружбе. Потом Алесан взял с Германа слово непременно навестить его – и уехал восходить на трон, который, судя по косвенной информации, начал ощутимо шататься под отсутствующим королем. Герман слово-то дал, но подумал, что съездить в Африку ему так же реально, как побывать в поясе астероидов.
Потом… потом он узнал, что сестра Лада вышла замуж за Кирилла Смольникова, – и ощутил, что ему хочется оказаться подальше не только от Нижнего Новгорода и от Москвы, где поочередно решили жить молодые, но и вообще от России. Как можно дальше! Желательно на краю света.
В Африке, например.
Он дождался вызова от Алесана и уехал. Он хотел пробыть в Африке как можно дольше, например год!
Герман вернулся через семь лет.
* * *
– И что было потом? – сочувственно спросила Валерия.
– Отпечатки пальцев взяли. Ты представляешь? Как будто я…
– Дело не в тебе. Вполне обычная процедура. Надо же отделить в квартире твои и теткины отпечатки от чужих. Недавно в газете читала: маньяк убил девочку, задушил, полиция сразу взяла отпечатки у родителей, так из этого журналисты такое раздули… Дальше что?
– Дальше…
Альбина тяжело вздохнула и чуть не с головой погрузилась в ванну. На поверхности воды пузырился толстенный слой мыльной пены. Хотелось нырнуть туда с головой – и уже никогда не показываться. А что? Сделать под водой глубокий вдох – и…
Конечно, глупости: Валерия рядом – выдернет за волосы. Да и вообще – по своей воле трудненько утонуть в ванне, даже если это и джакузи. Однако мысль «сделать под водой глубокий вдох – и…» уже посещала ее сегодня. Не так определенно: чтобы непременно утопиться, а просто – мысль о покое как средстве спасения. Выхода. Освобождения…
О нет, пришла эта мысль не в ту минуту, когда, перевалившись через подоконник, Альбина грохнулась в морозную ночь. Тогда она и впрямь хотела сохранить жизнь. А вот потом, через четыре-пять часов… а может быть, и через шесть-семь, она уже и не помнила хорошенько. Словом, когда тот капитан или лейтенант – Альбина не разбиралась в званиях, да и вообще все в отделении казались ей на угрюмое, недоверчивое одно лицо – вдруг глянул на нее насмешливо и брякнул:
– Что, призраков боитесь?
Альбина робко пожала плечами. Она только сказала этому оперу, что не хочет оставаться одна в квартире, в которой весь пол испещрен грязными следами, видны пятна крови, рядом с сервантом, где лежала мертвая, обрисован бесформенный силуэт, а с окна содрана занавеска. Убрать что-либо, даже вывернутые из ящиков вещи (полицейские почему-то первым делом сделали тщательнейший обыск) ей запретили. «Вдруг что-то еще понадобится прояснить в картине преступления», – было сказано.
Но вовсе не поэтому Альбине нестерпимо хотелось исчезнуть из дома. В ушах еще звучал подлый хохоток Наиля, вкрадчиво-нетерпеливый голос его сообщника, крики тети Гали… Да, слова о страхе перед призраками были не так уж далеки от истины! Однако еще больше она боялась живых: боялась возвращения тех, кого этот опер в протоколе округло назвал подозреваемыми – все еще подозреваемыми, а не убийцами и грабителями, хотя Альбина совершенно ясно рассказала ему, как было дело!
– При чем тут призраки? – спросила она, с трудом сдерживаясь, чтобы не зарыдать в голос от ни с чем не сравнимой усталости, которая так и гнула к земле, путала мысли в неразличимый ком. – Я же свидетельница – кажется, единственная? Я видела их, могу опознать. Вдруг они вернутся, чтобы все-таки разделаться со мной?
– А зачем же им с вами разделываться? – с удивительным тупоумием поинтересовался опер. – Разве вы им еще не заплатили?
Альбина растерянно моргнула. В каком смысле? Это он так шутит, что ли?.. И вдруг, вглядевшись в равнодушные глаза, внезапно ставшие цепкими, просто-таки высасывающими, она поняла, что в этой шутке нет ни доли шутки. Он говорит серьезно!
И залилась краской, как дурочка, и уставилась на него жалобно, потерянно, и залепетала что-то вроде:
– Да как вы можете… да как вы смеете… да как вам такое в голову могло прийти?..
– А что? – спросил он быстро, напористо. – Что тут особенного? Я вам столько всяких сюжетов рассказать могу, что если б их взялся описывать какой-то писатель, ему сказали бы: ну, брат, ты это зря, такого в жизни не бывает! А между тем бывает всякое. К примеру, живут вместе мать и дочь, отец и сын или, как в данной ситуации, тетка с племянницей. Плохо живут: не лучше, чем кошка с собакой! У тетки характер прескверный, осточертели племяннице ее придирки, она и думает: чего эта старая мымра мой век заедает? Вот было бы здорово, если бы в один прекрасный день ее черти в ад уволокли! Однако время идет, тетушка догрызает племянницу, а чертей что-то не наблюдается. И начинает племянница сама вступать в контакт с этими самыми чертями… при этом вовсе не связываясь с сектой сатанистов и не занимаясь столоверчением!
Альбина заметила, что слушает с открытым ртом, и поспешно сжала губы. Неловко улыбнулась – и вдруг ее охватил страх. Так страшно не было, даже когда увидела алую ленточку крови на тети-Галином подбородке, даже когда человек в дубленке сказал Наилю: «Чтоб к моему возвращению все было кончено!», даже когда летела с четвертого этажа не то в спасительную, не то в губительную тьму. И тогда она поняла, что подписка о невыезде была взята с нее в полиции совсем не для того, чтобы Альбина в любую минуту могла опознать преступников. И совсем не для того был проведен обыск, чтобы обнаружить какие-то новые их следы. И отпечатки пальцев сняли у нее отнюдь не только затем, чтобы отличить их от «пальчиков» убийц. Ее подозревали… может быть, даже сильнее, чем тех двоих, которые пока и в самом деле представлялись полиции какими-то нереальными существами, а она, Альбина Богуславская, – вот она, здесь, вполне конкретный человек, к тому же имеющий свой животрепещущий интерес в теткиной смерти…
– А ты им, конечно, и про завещание Галины Яковлевны выложила, да? – спросила Валерия, окуная палец в воду. – Добавь-ка горячей, добавь.
– Да я тут скоро сварюсь, – простонала Альбина.
– Разве что всмятку, – утешила Валерия и сама отвернула кран. – Лучше свариться, чем свалиться – с воспалением легких. Ты же чуть ли не сутки пробегала раздетая и босиком!
