И все-таки он еще не верил и рукам воли не дал. Хоть полторы калеки кругом в это время в метро катается, а все ж… Кто она – и кто он! Однако пришлось поверить, когда девица буквально затолкала его в подъезд ближайшего к станции дома, потащила в подвал и там, на его заскорузлой телогрейке… Кавалеров тогда, конечно, был мужик изголодавшийся, усердствовал с ней во всю мочь молодого тела, однако, похоже, девице все было мало. Высосала его, выжала, наизнанку вывернула, а сама все губы дует.
– Ладно, – говорит наконец. – Иди уж!
Кавалеров и побрел на подгибающихся ногах, чуть не заблудился, потому что даже в голове пусто стало, не то чтоб где-то еще. Конечно, он ей ни копейки не дал, да и непохоже было, чтоб она этим делом промышляла. Скорее всего, захотелось барыньке вонючей говядинки! Да, она была настоящая барынька: вся такая белая, чистая, шелковистая… Жаль, дура дурой! Хоть секс у них был опасный, в том смысле, что ни презерватива, ни гондона не сыскалось, а все же был Кавалеров с ней бережным, ничего не порвал. А небось другой не постеснялся бы изуродовать! Это еще счастье, что она нарвалась на такого тихоню, как Кавалеров. В нем еще от прежней жизни осталось благоговение перед беленькими девочками. Хоть и битый-перебитый был в то время мужик, а во многом оставался тем же первоклашкой, которого мама водила в школу за ручку и приговаривала: «Ради бога, сынуля, помни, что девочек обижать нельзя. За девочек надо заступаться, они слабенькие!» Чего уж так волновалась? Да он и мухи в те годы не обидел бы, не то что беленькую девочку… Да и потом, сколько себя помнил, ни одну женщину не ударил, даже распростерву какую-нибудь.
Но запомнил он ту встречу вовсе не из-за особенного удовольствия. Рядом с той девкой умудрился, как последний лох, оставить единственное, что было у него в жизни ценного, – то, что вчера с таким трудом и риском раздобывал. А что, конечно, с риском! Вроде бы плевое дело вырезать две статьи из старых подшивок в районной библиотеке, а поймай-ка его кто за этим занятием – небось не помиловали бы, сдали милиции. Тут на помощь Кавалерову снова пришла знаменитая его ловкость рук… А что толку?! Конечно, обнаружив через несколько минут пропажу, он сразу вернулся в подъезд, но там уже никого и ничего не было. Обиднее всего, что девка это наверняка выбросила. Подумаешь, старые газетные вырезки, обернутые целлофаном! Для нее это мусор какой-то. А для него…
Кавалеров переступил очередную кучу и сбоку подошел к оконному проему, на котором еще кое-где болтались клочья полиэтиленовой пленки. Выглянул осторожно – и сразу отпрянул.
Точно! Здесь!
Дороги нынче услуги блюстителей порядка, однако Кавалеров не привык мелочиться: Денис для него за сто баксов узнал у приятеля-мента и адресок, по которому пришили Рогача, и предполагаемую версию убийства, и даже место, откуда стреляли. Вот отсюда, с первого этажа этого загаженного долгостроя.
Среди братвы все таращили глаза, когда Кавалеров подступал с расспросами, никто этот выстрел на себя брать не хотел. И правильно: зачем чужой жернов на свою шею навешивать?
«Преступление на экономической почве», – как выразился осведомитель Дениса. Дурак! Испокон веков все преступления только на экономической почве и совершались.
Хотя нет. Не все…
Кавалеров мотнул головой, отгоняя ненужные мысли, и опять глянул на дом напротив. Ишь, какой хозяин-то расторопный оказался! Уже и стекло новое вставил!
Так… это еще что? Чудится Кавалерову или впрямь промелькнуло что-то в окне? И опять… Наверное, хозяин зашел квартиру проверить, а то и новых съемщиков привел.
А может, и не хозяин. Вор, к примеру! Нынче народ обнаглевший, в любую щель влезет, любую нору ограбит. А то и не вор…
Все-таки хорошо он сделал, что пришел сюда. Проверить квартирку надо, надо…
Кавалеров зевнул, огляделся. Пол был усыпан окурками. Совсем разленились менты, разучились работать. В старое время все бы тут подчистили, подобрали для анализа и розыска убийцы Рогача. Но, похоже, осведомитель сказал правду: это изначальный висяк. Работал профессионал, но отнюдь не из тех, которые в ментовских компьютерах зачалены. Свободный наемник! Сейчас таких – хоть пруд пруди.
Забавно: едва Кавалеров прослышал, что здесь отдал богу душу его старинный знакомец по Владимирскому СИЗО Вадя Рогачев, сразу подумал: ну, достал его какой-нибудь обиженный мужик. Рогач специализировался на шантаже, это правда, однако любимым его делом в свободное время было бить женщин. Даже не насиловать – рога Рогачев никому не наставил, вопреки распространенному мнению, – а просто оттягивать ремнем по голой. В этом деле он предпочитал обоюдное согласие, обговаривал с женщиной гонорар и, что характерно, платил без обмана, не как бюджетникам у нас платят. И все-таки бабенки частенько спохватывались задним (поистине!) числом и, потирая поротые попы, бежали жаловаться либо в полицию, либо отцам и мужьям. Ну и зря! Рогачев при всей своей устрашающей внешности был сущее теля. Именно поэтому все его дела по шантажу проваливались. Вот и новое провалилось: за шантаж, судя по всему, его и шпокнули из этого вот окошечка, разбив противоположное. То самое, за которым теперь мелькает загадочная тень…
Загадочная, да… Ну что ж, чем скорее Кавалеров разгадает эту загадку, тем спокойнее будет у него на душе!
* * *
Герман шел вслед за Алесаном по тропе, то и дело ныряя под низко нависающие ветви. Чудилось, он не вперед идет, а выписывает нескончаемые петли вокруг одного и того же дерева. В застоявшемся воздухе трудно было дышать. Солнце едва прокалывало своими раскаленными иглами многоярусную крышу леса.
Герман поднял руку, чтобы отереть с бровей пот, и оступился, когда рядом с ним что-то взметнулось из травы. Отнюдь не «что-то», конечно. Это басенджи – «немые собаки», которые сопровождают их с Алесаном. Лесные туареги выменивали их у пигмеев на соль, которая ценилась теми дороже золота. Герман усмехнулся. Один раз он видел, как пигмеи управляются с солью!
Заполучив пакет, они достали из своих головных уборов, напоминающих тюрбан, корень дикого имбиря, а с ближайших бананов нарвали листьев. Потом развели небольшой костер. Рядом вырыли ямку, орудуя заостренными палочками и собственными ногтями. Банановые листья пигмеи держали над огнем, и когда те пожухли и стали мягкими, тщательно выложили ими ямку. Обрызгав листья водой, пигмеи уселись вокруг ямки и стали жевать имбирный корень. Жеваную кашицу они сплевывали в ямку, потом насыпали слой соли, опять сплевывали – и так до тех пор, пока корень не был изжеван почти весь, а соль не была высыпана. Затем содержимое ямки тщательно перемешали, чтобы оно превратилось в однородную массу. Пигмеи свернули листья совочками и быстро опустошили ямку. По их круглым маленьким лицам, совершенно лишенным характерных негроидных черт, разлилось огромное наслаждение…
У Германа при виде этой трапезы сухо стало во рту, ужасно захотелось пить. Алесан, сохраняя приличествующий королю невозмутимый вид, проговорил, почти не разжимая губ, по-русски:
– Пигмеи не умеют сохранять соль и, заполучив, съедают ее всю. И на здоровье! За этот пакет они отдали нам пять отличных м’мбва м’кубва!
