Наконец прощальные ритуалы закончились. Алесан проводил друга аж до Каира – у него были дела в русском посольстве, которому теперь, с отъездом Германа, надо было искать нового представителя у лесных туарегов, – и даже поучаствовал в продаже изумрудов. Конечно, у Германа на каждый камень был соответствующий сертификат, подтверждающий право собственности, так что никаких неприятных вопросов у ювелиров возникнуть не могло, однако присутствие величавого Абергама Сулайи ХV, появившегося в Каире пусть и не в боевой раскраске, но при знаках королевского отличия, действовало на менял магически. Так что Герман выручил за свои камни по меньшей мере втрое больше, чем намеревался. Теперь он был отвратительно богат и едва успел до отправления самолета оттащить сумки с деньгами в банк, не то, разумеется, возникли бы проблемы с ввозом такой баснословной валютной суммы в Россию. Себе он оставил только четыре изумруда: самых крупных, самых роскошных, не менее чем в три-четыре карата каждый, чистейшей, ровной окраски. Один предназначался маме, другой – Ладе, третий – Дашеньке ко дню совершеннолетия, однако предъявить подарок Герман намеревался тотчас по прибытии. Четвертый… четвертый не предназначался никому конкретно, однако Герман мог бы с собой не лукавить. Он хотел подарить камень женщине – той, которую встретит в России. С глазами светлыми, будто речная вода… Пора и жениться, в конце концов!
И вот позади тягостное прощание с Алесаном, мучительный перелет на чартерном самолете. Он в России! Однако расслабиться, вдохнув дым отечества, Герману пока не удалось. Выгрузка багажа, таможня, транспортировка…
Герман прилетел в одиннадцать утра, однако с таможенными делами покончил только в четыре. Совершенно одуревший, вышел на площадь перед внуковским аэропортом – и понял, что органически не способен больше думать о багаже. Ничего с ним не сделается, полежит в камере хранения или на каком-нибудь складе. Два чемодана и сумка с первоочередными подарками сестре и племяннице – вот все, что ему сейчас нужно. Приняв это решение, Герман почувствовал себя значительно лучше – и пошел покупать машину.
Он уже давно приметил яркий щит «Автомобили – сразу!» на площади. А на огромном телеэкране, где сменяли друг дружку рекламные ролики, до одури нагляделся на чашечку кофе, около которой лежала дымящаяся сигарета, а рядом был небрежно брошен ключ зажигания. То есть не успеете вы допить свой кофе и выкурить сигарету, как получите ключи от новой машины! Строго говоря, Герман успел выпить две изрядные кружки растворимого «Нескафе Голд», но все равно скорость совершения сделки его удивила. Ровно через сорок минут от аэропорта отъехал новехонький белый внедорожник – собственность Германа Налетова.
Страсть к белым внедорожникам и белым слонам он перенял от его королевского величества, своего дружка, однако асфальтированное покрытие показалось неудобным и слишком твердым по сравнению со всегда мягкими «проселками» джунглей. Или шины были чересчур накачаны? Словом, Герман чувствовал себя за рулем не очень уверенно. К счастью, путь предстоял уже недолгий. Какие-то четверть часа – и слева мелькнул храм Божий (Герман, помнивший его чуть ли не развалиной, ахнул при виде великолепной реставрации), потом с обеих сторон шоссе потянулись домики и домищи Внукова; он свернул вправо, мимо замерзшего озера, – и еще через две-три минуты впереди блеснула оцинкованная железом крыша двухэтажного терема, который в семье Налетовых назывался просто – «дедова дача».
Дедушке Налетову во времена оны подарил эту дачу какой-то большой энкавэдэшный начальник: за то, что молодой доктор разгадал тайну смерти начальниковой жены. Случилось это в Горьком, однако когда начальника перевели в Москву, он потянул за собою полюбившегося врача – и здесь одарил его по-царски: родовым имением. Почему-то ни дед, ни бабушка ту дачу не любили, хотя место было красивейшее, а вокруг дома стоял великолепный сад. При первой возможности старики вернулись в Горький. После их смерти дача отошла внукам, Герману и Ладе, потому что отец не хотел иметь ничего, что удерживало бы его в Москве: он на дух не выносил столицу. Близнецы время от времени навещали свою замечательную собственность, однако, когда Лада вышла замуж, дача опять оказалась востребована: у Кирилла в Москве не было квартиры, а жить с матерью он не хотел. Но и после ее похорон Смольниковы предпочитали поместье во Внукове двухкомнатной панельной хрущобе. Для присмотра за домом и садом всегда можно было кого-то нанять. Сожительница теперешнего сторожа готовила и убирала. То есть Герману не грозило отпирать пустой нетопленый дом и давиться на ужин холодными консервами.
Да это его не особо и волновало. Куда больше он побаивался встречи с сестрой и зятем… только предвкушение Дашенькиной радости при виде удивительных подарков успокаивало и тешило душу.
Однако волноваться или радоваться оказалось не с чего: на даче его встретил только сторож.
Он узнал приезжего сразу, хотя они никогда не виделись. Но все-таки Герман с Ладой были близнецы, да и на даче, конечно, имелось множество его фотографий. Сам же Герман знал сторожа только по телефонным переговорам и теперь с любопытством разглядывал невысокого седоватого мужика с хитроватой физиономией.
– Герман Петрович! – бормотал сторож Никита Семенович, кругами ходя вокруг гостя и с женской суетливостью всплескивая руками. – Герман Петрович! Как снег на голову… Покушать? Баньку? Хотя чего же я спрашиваю, голова два уха? Сей же минут готово будет!
– А где все? – нетерпеливо спросил Герман. – В Москве, что ли?
– Кирилл – да, в Москве, – кивнул Никита. – А Лада – с родителями, в Нижнем.
Помнится, еще тогда Герману показались странными эти слова – «Лада с родителями». Сторож почему-то не упомянул про Дашеньку. Но мысль мелькнула – и погасла, придавленная внезапно навалившейся усталостью. Вот же невезуха! Но сам виноват. Зачем свалился без предупреждения? Не дозвонился – так хоть телеграмму отбил бы о возвращении блудного брата. Теперь вот езжай к Кириллу или прямиком в Нижний, а ведь так хотелось поесть и отдохнуть!
И тут Герман понял, что сам усложняет себе жизнь. С каких щей он должен мчаться с визитом к Кириллу в Москву? И где, на каких скрижалях обозначено, что в Нижний надо отбыть именно сегодня, а не завтра? Один день роли не играет, тем более если впереди маячит призрак баньки, а также бутылочки джина под жареную картошку и копченый окорок антилопы мболоку, мясо которой вкуснее всех на свете свинин и баранин.
– Готовь ужин, топи баньку, Семеныч! – хлопнул в ладоши. – Выпьем со свиданьицем!
Тот слабо улыбнулся – и торопливо ушел.
«Черт, какой-то он странный, – подумал Герман. – Заболел, что ли?»
Это его не столько огорчило, сколько раздосадовало. Не в том он был настроении, чтобы выслушивать чьи-то жалобы на жизнь, подробные описания хворей. Это же просто клиника какая-то: стоит в компании оказаться врачу, как непременно кто-нибудь станет просить медицинского совета. Причем подробнейшим образом живописуя все симптомы своей болезни!
Однако обошлось. Никита Семенович молчком истопил баньку, но сам туда не пошел. Зато когда Герман выполз на свет божий, на столе уже пыхтела огромная сковорода с жарехой, причем джин с копченым мясом потерялись среди множества настоек и домашних солений. Из вежливости Никита Семенович поначалу взялся за джин, ну а Герман вплотную занялся кедровочкой.
