На это нет времени! В моем черепе вспыхивает пламя бешенства. Ни один противник не выстоит перед таким исступлением. Я испепелю их мощью моего гнева!
Кого?
«Носорогов»? Армию? Врага у ворот?
Ярость нуждается в цели.
Голос не желает умолкать. Он лежит на дне темного моря, но разносится над волнами и вцепляется в меня. Откуда в слабых колебаниях воздуха такая сила?
Ты смотришь, но не видишь. Приглядись как следует.
Чей это голос? Чей?
Кто ты?
Вопрос звучит неотступно. Хотя голос доносится издалека, он слишком могуч, чтобы не обращать на него внимания. Мне придется ответить.
Узнаю голос. Его обладателя зовут Лемартес.
Я — Лемартес.
Смотрю на Императорский Дворец, съежившийся до размеров обычной горы. Как только рассеивается пылевая завеса, что застлала мне глаза и разум, вижу исполинский алый столп. Вот он, источник запаха, который проникает в мое восприятие и пытается пробудить неистовство, на подавлении коего зиждется благородная суть Кровавых Ангелов. Следом я понимаю, что равнина трясется не от артобстрела. Четкие образы Терры рассыпаются. Вновь прихожу в замешательство.
Для меня смятение в чем-то подобно ясности, и я приветствую его. Парадоксы того, что происходит вокруг, словно бы сталкиваются между собой, как волны двух морей. Замешательство помогает мне отбросить ложные однозначные ответы.
Вырвавшись из глубин Черной Ярости, я всплываю к свету. В реальный мир.
Кто я?
Капеллан Лемартес из Кровавых Ангелов. Хранитель Потерянных. Один из них. Особенность моего проклятия в том, что я помню себя. Мой дар — умение действовать осмысленно. Обращать собственный гнев и неистовство моих братьев против врагов Императора.
Но я отвлекся от порученной мне задачи.
Стремление служить ордену очищает мое сознание и взор. Когда они проясняются, я снова вижу Флегетон. Узнаю улей Профундис.
Еще я вижу множество тел, обгорелых и раздавленных. На них мундиры Железной Гвардии. Большинство трупов лежит внутри кратера. Чем ближе они к точке попадания второго астероида, которая находится на противоположной от меня стороне чаши, тем сложнее их опознать. На востоке уцелевшие бойцы полка по-прежнему маршируют вслед за 4-й ротой. Если даже Райнекер еще возглавляет солдат, мордианцы просто отбывают повинность на этой войне. Больше им ничего не остается. Я представляю, какое унижение и злость испытывает полковник, но не сочувствую ему. Ярость не позволяет.
Тело снова подчиняется мне. Добираюсь до «Носорогов». Ударная волна сдвинула их, пламя взрыва опалило корпусы, но бронемашины целы. Прохожу к среднему БТР и встаю перед ним так, чтобы Ориас заметил меня. Водитель запускает мотор.
Когда я направляюсь к заднему люку, из оседающей тучи пыли появляется Корбулон.
— Мой разум чист, брат, — говорю я.
Чист, насколько возможно.
— Что ты видишь? — спрашивает он, как и полагается.
— Флегетон. Профундис. Четвертую роту, идущую к стенам. И то, что у нас мало времени.
— Прекрасно.
Требуется прояснить еще кое-что.
— Я не слышал тебя.
— Знаю. — Жрец стучит пальцем по горжету. — У меня поврежден вокс.
— Тогда ты уже все понял.
Он кивает:
— Ты вернулся самостоятельно. Но это не значит, что мой метод неэффективен.
— До взрыва мое состояние только ухудшалось. Брат, только я сам способен вытаскивать себя из иллюзий. Возможно, тебе удается помогать другим, но не мне.
— Ты хочешь отказаться от любого содействия? — уточняет Корбулон.
— Выбора нет. Такое у меня положение.
Такая у меня судьба.
Люк открывается. Внутри бьются в фиксаторах бойцы Роты Смерти. Исполинская пси-волна жестоко ударила моих братьев. Они воют менее членораздельно, чем когда-либо. Их ярость беспримерно велика.
Но я поведу их в бой. И мы принесем гибель врагу.
Глава восьмая:
Сокрушение врат
Мы наступаем сквозь огненную ночь. Я еду в верхнем люке «Кровавого погребения». Это странствие для меня пройдет без кандалов. Я увижу поле битвы, и мой гнев отправится впереди меня.
«Носороги» движутся в эшелонированном строю. Наша машина возглавляет группу. Ориас выжимает из мотора необходимую скорость, ведет БТР так, словно пилотирует «Грозового ворона». Нас постоянно трясет на избитой, изрытой равнине. Со всех сторон падают метеориты. В десятке метров впереди грунт вздымается от попадания небольшого валуна. Не замедляясь, Ориас едет прямо через воронку. «Кровавое погребение» преодолевает ее дальний склон, и мы по инерции на миг взмываем над землей.
В броне я не чувствую встречного ветра, но знаю, что он силен. Ночь вокруг нас — размытое от быстрой езды пятно. Чувствую непрерывную дрожь и внезапные толчки, когда траки перемалывают камни и тела. Пристально смотрю на ворота улья. «Носорог» подчинен моей воле, а волю мне заменяет ярость. Ничто не остановит нас. Летящие из туч луны не попадут в нас. Мы слишком стремительны и слишком сильны, ибо мы — неистовство.
Догоняем отряды 4-й роты. С начала перехода Кастигон лишился одного «Лэндрейдера». Также замечаю раздавленные обломки багряных силовых доспехов. Небо убивает нас, и потери растут.
Проносимся мимо передовых бронемашин. Тяжелая техника Рыцарей Баала уже на позиции, готова к мощному натиску, однако наступление забуксовало. Братья Четвертой не могут подойти ближе к алой колонне, поскольку вместо маневрирования и стрельбы они вынуждены будут бороться с Красной Жаждой. Роте приходится ждать. Кровавые Ученики по-прежнему вне зоны досягаемости наших пушек. Очень не хватает уничтоженных нами мордианских танков с дальнобойными орудиями. Сейчас солдаты Райнекера могли бы сыграть важную роль. Ему досталась бы страница славы в летописи войны за Флегетон.
Корбулон, стоявший в люке второго «Носорога», спрыгивает с крыши. Он присоединится к Кастигону. Жрец нужен здесь. Кроме того, даже ему опасно приближаться к кровавому столпу, куда направляемся мы.
Оглянувшись, я вижу, что колонна Железной Гвардии не сбавляет шаг. Похоже, мордианцы не остановятся рядом с Кровавыми Ангелами. Райнекер ведет полк прямо в забвение. Интересно, есть ли что-то героическое в добровольной бесцельной гибели?
Рев падающих камней не заглушает свирепую проповедь Кровавого Пророка. Он изрыгает обвинения, угрозы, обещания, уверения, заклятия и молитвы. Еретик не всегда прибегает к словам, иногда он воет, рычит, издает какое-то демоническое бормотание. Сами переливы и ритмы его речи наполнены смыслом. Порой, совершенно неожиданно, звучат фразы на безупречном готике. Одна из них доносится сейчас:
— Ко мне!
