Я бросаю пистолет на пол, дрожа от выброса адреналина.
– Я не убью тебя, но и помогать не стану. Ты должен остановить это безумие. Люди имеют право принимать собственные решения. Ты не можешь навязывать им свою волю.
– Ты защищаешь гнев, Катарина! Я отсекаю лишь часть ДНК, от которой мы должны были избавиться еще давным-давно. Это реликвия тех времен, когда людям приходилось убивать всех, чтобы выжить. Тогда мы полагались на этот инстинкт, но сейчас он больше не нужен. Это связывает нас, удерживает от истинного потенциала. Неужели то, что ты увидела в Саннивейле, заслуживает спасения?
Я закрываю глаза и вижу руки Дакса на своей шее. Как потемнело в глазах после того, как он выстрелил мне в спину. Люди в Саннивейле превратились в толпу кровожадных животных. И ни одного из них мне бы не хотелось защитить. Ничто не стоило спасения.
Но это не значит, что я готова отречься от всего рода человеческого.
– Этот выбор зависит не от тебя. А от каждого из нас. – Я стискиваю зубы и пытаюсь выпрямить спину. – Я видела, как Дакс поборол гнев, когда осознал, что сделал со мной. Если он оказался достаточно силен, чтобы бороться с твоим кодом, то значит, у людей достаточно сил, чтобы бороться с инстинктом. И мы можем подавить его самостоятельно.
Лаклан качает головой. Отрывистые покачивающие движения.
– Пока остается гнев, человечество никогда по-настоящему не освободится от него. Он осядет в дальних уголках мозга и, как болезнь, станет влиять на каждый наш выбор, каждое действие. Он всегда будет контролировать нас, и его не остановить. Беспощадную тупость животных и истинный человеческий потенциал разделяет пропасть, Катарина. Но благодаря цивилизованности нам удалось выстроить над ней мост. Вот только гнев мешает нам по нему перейти. Мы не сможем развиваться, если бросим багаж прошлого. Мы – несовершенные звери и не сдвинемся вперед ни на шаг, пока не избавимся от этого изъяна. Ты не можешь всерьез рассуждать о том, чтобы оставить это зло внутри нас, дорогая. Это безумие.
– Нет, – пододвигаясь, говорю я. Мои покрытые кровью руки скользят по плитке, но мне удается ухватиться за ближайший генкит и подняться. – Я борюсь не за зло, а за право выбора. Люди должны увидеть твои исследования, и тогда, возможно, они решатся на это сами.
Он фыркает:
– Они никогда не сделают правильный выбор. Я несколько лет убеждал «Картакс», что к этому нужно относиться серьезно, но они никогда не понимали значимости моей работы. Мы не можем позволить людям решать самим. Ты же не просишь пациентов стремиться заболеть. Это единственный способ спасти нас.
– Ты сошел с ума. – Пошатываясь, я вцепляюсь в генкит, чтобы поймать равновесие. Раненое колено пульсирует от боли. – Ты уже не понимаешь, что правильно, а что нет. И я не собираюсь помогать тебе.
– Думаешь, у тебя есть выбор? – Лаклан пронзает меня суровым взглядом. – Ты поможешь мне, Катарина, или я отключу ограничитель где-нибудь еще. Как насчет «Хоумстэйка»?
– Ты не сможешь этого сделать. Мы заблокировали твои сигналы.
– Странно, потому что я только что это сделал. И буквально через минуту восемьдесят тысяч мирных жителей «Хоумстэйка» начнут убивать друг друга.
Кровь леденеет. И как по команде из коридора доносится голос Леобена, который кричит, что «Черные купола» больше не работают.
– Восемьдесят тысяч жителей, – говорит Лаклан. – И они в твоих руках, моя дорогая девочка. Скажи, что поможешь мне, и они будут спасены.
Я дико озираюсь по сторонам. И натыкаюсь на пистолет, но не уверена, что смерть Лаклана спасет мирных жителей бункера. Я поворачиваюсь к гудящему генкиту промышленного типа, за который держусь. Его беспроводной индикатор светится чистым уверенным синим цветом. Должно быть, через него Лаклан контролирует вакцину. И если я хочу сохранить жизни жителей «Хоумстэйка», то у меня есть только один вариант.
Мне придется взломать его код.
Я перевожу взгляд на свою руку. Установка модулей на панели еще не закончилась, но несколько светодиодов уже мигают под кожей. Вероятно, мой план не сработает, но это единственное оружие, которым я могу сражаться. Я хватаю один из кабелей с иглой на конце, торчащих из генкита, и вставляю его в запястье.
Как только кабель начинает змеиться под моей кожей, глаза заволакивает синяя пелена, и я попадаю в начальную версию виртуальной реальности. Текст и изображения взрывают мой разум и проносятся перед глазами, хотя я все еще могу разглядеть смутные очертания силуэта Лаклана.
– Что ты делаешь, Катарина?
Я игнорирую его и пытаюсь сконцентрироваться на интерфейсе VR, отчаянно перебирая пункты меню. Это безнадежно. Мне нужна клавиатура. Модуль виртуальной реальности вырос в моей руке совсем недавно, он еще не научился читать мои мысли. Ему требуются недели, чтобы начать понимать мои команды и распознавать импульсы, которые отправляет мой мозг.
Только это не совсем так.
Панель выросла из резервной копии данных Цзюнь Бэй, и там сохранились все файлы и настройки, которые она хранила. Лаклан, возможно, переписал мои мысли, но у меня все еще есть воспоминания Цзюнь Бэй. Какой-то проблеск девушки, которой я была. Если у меня получится хоть на мгновение заглянуть в них, то смогу контролировать панель и начать атаку.
Я закрываю глаза и стараюсь отстраниться от текста и цветов, которые обрушивает на меня интерфейс VR, а вместо этого сосредотачиваюсь на моих самых сильных воспоминаниях. Улыбка Леобена. Поющая на дереве Зиана. Анна, смеющаяся над реакцией медсестер, которых использовал Леобен. Лицо Коула в лунном свете, когда он впервые поцеловал меня. Той ночью он поклялся мне, что мы всегда будем вместе.
Я чувствую покалывание в основании черепа, и края интерфейса VR то расплываются, то становятся четче. Сработало. Я отчаянно пытаюсь вытащить еще больше воспоминаний, призывая их вернуться ко мне, пытаясь слиться сознанием с девушкой внутри меня, с той, кем я была раньше.
Я вижу Коула, стоящего рядом со мной. Мы смотрим на горы через крошечные окна нашей комнаты, держась за руки. Мы были так молоды и сломлены, но он был единственным, кто мог забрать мою боль. Видели самые темные стороны друг друга и вместе встретились с ними лицом к лицу. Он ярким лучом осветил мою жизнь, и я бросилась к нему так, словно прыгнула с утеса.
Сеанс VR становится четче. Лицо Коула расплывается, но я чувствую, как что-то происходит внутри.
Я слышу чужой женский голос, поднимающийся в моем сознании.
Ее слова отрывистые, резкие и звучат так, словно стреляет винтовка. Она – сталь, стекло и кровь, сплавленные в лезвие. Панель в моей руке ее вселенная. Она знает каждую строчку в каждом файле.
Я открываю глаза и позволяю Цзюнь Бэй ворваться в меня. Центральный процессор генкита разворачивается передо мной ослепляюще четкой картинкой. Файлы и команды, ссылки и каталоги занимают свои места на виртуальной карте. Сетевая защита срабатывает, как только я погружаюсь в данные, но я уже не раз сталкивалась с подобным, и в моей руке есть арсенал вирусов. Мои пальцы подергиваются, а инстинкты побуждают начать вводить строку команд, но мне больше не нужно кодировать. Я могу работать, как Дакс, прямо в сердце машины. Я отклоняю голову назад, и мое сознание скользит в панель в поисках чего-то, что я смогу использовать.
