Но сегодня я засомневалась, что сдержу его.
Мы выезжаем на шоссе и ускоряемся. От этого меня вжимает в спинку сиденья, и я сотрясаюсь от кашля. Что-то капает с моих губ. И когда я вытираю их, рука покрывается чем-то темным. Агнес поворачивается ко мне, и ее лицо бледнеет.
– У тебя идет кровь. Рысь, все хуже, чем я думала. Мы должны…
Она замолкает, когда салон через заднее стекло освещают фары. Стиснув зубы от боли, я подтягиваюсь и смотрю назад. Неповоротливый черный джип несется по лесу. Его заносит на дороге, и из-под колес поднимается пыль и летят камни.
– Он выследил меня, – шепчу я. – Тебе не следовало приходить, Яя. Теперь ты тоже в опасности.
– Чушь, – огрызается Агнес. – Что может сделать один солдат?
Я киваю и сглатываю. Во рту привкус кислоты и ржавчины.
– Мы отпугнем его. Он остановится и вызовет подкрепление. Они всегда так делают. Винтовка валяется на полу, но она не заряжена. Патроны где-то в коробке.
Я отрываю взгляд от джипа и шарю по полу, сопротивляясь накатившей от этих движений волне боли. Пальцы сжимают деревянный приклад винтовки Агнес, и я подтягиваю ее к себе на колени. А затем, стиснув зубы, ищу коробку с патронами.
Раздается выстрел. Агнес вздрагивает.
– Они никогда не стреляли в меня, – говорит она, ее лицо освещается фарами джипа.
Раздается еще один выстрел, который сносит боковое зеркало. Автопилот тут же совершает аварийную остановку.
– Нет, идиот, вперед, – рычит она, пытаясь перехватить управление автомобилем.
Мы снова устремляемся вперед, но джип уже прямо за нами. Я бросаю отчаянный взгляд через заднее стекло. Времени искать патроны не остается. Я тянусь к пуле, висящей на моей шее.
А затем, сжав в кулак, сдергиваю ее. Привычным движением винтовка взлетает к моему плечу. Прищурившись от яркого света фар, я прицеливаюсь сквозь заднее стекло, но джип внезапно останавливается поперек дороги.
Водительское стекло опускается, и я вижу лицо солдата. На его плече лежит какое-то оружие, направленное прямо на меня. Мгновение растягивается словно в замедленной съемке. А затем заднее стекло разбивается и что-то влетает в машину Агнес.
Что-то маленькое, цилиндрической формы, зеленого цвета, который используют военные. Предмет перелетает через спинку и приземляется на пассажирское сиденье. Несколько пронзительных сигналов разрезают воздух, а затем следует вспышка света и ударная волна, от которой в машине вылетают стекла.
Я падаю на сиденье. Агнес кричит и дергает рычагом управления, отчего мы начинаем дико вращаться среди деревьев. Я инстинктивно закрываю руками лицо. И следующее, что осознаю – я как-то оказалась на земле.
Грязь. Трава. Рот наполняется кровью. Живот скручивает от невыносимой боли. А густой едкий дым, вырывающийся из обломков машины, не дает дышать.
– Агнес! – кричу я и щурюсь, пытаясь что-то разглядеть в дыму. Зрительные модули не справляются, мир расплывается, и четким остается только крошечное пятно. – Где ты?
– Я здесь, Рысь, – хрипит она, с трудом выбираясь из машины.
Ее волосы торчат во все стороны, а штаны залиты кровью. Сжимая в одной руке винтовку, она, пошатываясь, идет ко мне.
– Лежи. Я собираюсь увести его отсюда.
– Нет, – с трудом выдавливаю я и тут же начинаю кашлять. – Он пришел за мной! Уходи отсюда.
Не обращая внимания на кровь, которая течет из раны на лбу, она изгибает рот в кривой улыбке.
– Думаешь, после всего, что мы пережили, я оставлю тебя?
– Пожалуйста, Яя. Ты должна уйти.
– Нет смысла жить одной, – говорит она, вглядываясь в дым. – Единственное, что придает жизни смысл – это люди, которые заботятся друг о друге.
– Нет, – умоляю я.
Мне не хочется ее слушать, ведь подобное люди говорят друг другу перед смертью.
Джип останавливается посреди дороги, и водительская дверь распахивается. Солдат вылезает так быстро, что его движения почти неразличимы.
Агнес поднимает винтовку.
– Я люблю тебя, Катарина.
– Нет! – кричу я, и два выстрела эхом отражаются от холмов.
Время замедляется. Картинка перед глазами дрожит. Солдат спотыкается, а Агнес падает в траву.
Не может быть.
Мне показалось. Это обман зрения. Она не могла упасть. Агнес – самая живучая женщина.
– Агнес! – кричу я, наплевав на то, что меня может услышать солдат.
Я пытаюсь приподняться и проползти по траве, но чувствую, как кто-то хватает меня за плечо и переворачивает на спину. Я моргаю и понимаю, что смотрю в два бассейна совершенной темноты. И только спустя мгновение абсолютного ужаса осознаю, что это глаза солдата.
– Катарина Агатта? – встряхивая меня, кричит он.
– Помогите! – вскрикиваю я, пытаясь вырваться из захвата.
Но его руки словно стальные. Я вцепляюсь ему в глаза, но он хватает меня за шею. Я пытаюсь вновь закричать, но вырывается лишь хныканье.
А затем дым и разбитая машина сливаются в одно пятно, которое темнеет.
Глава 5
Хлоп… Хлоп.
Я просыпаюсь с головной болью от звука, который ощущается так, словно кто-то вбивает гвозди мне в череп. Виски ломит, мысли путаются, а значит, у меня снова мигрень. Она мучает меня каждый месяц, стучит в основании черепа и вычерчивает перед глазами раскаленные добела серебряные пятна. Еще в прошлом году у меня закончились все таблетки, поэтому теперь на несколько дней я становлюсь калекой. Еще одна вещь, недоступная моей панели – синтез обезболивающего.
Хлоп.
Поморщившись от боли, я медленно выдыхаю и открываю глаза в поисках источника звука. Деревянные балки на потолке медленно обретают очертания. Настоящая древесина, а не выращенная в искусственной среде, на которой сучки и прочие несовершенства повторяются через равные промежутки. Эта древесина старая, с зазубринами, покрытая толстым слоем паутины, тянущейся до заплесневевших досок, которыми забито окно. И вдруг я понимаю, что даже не знаю, как сюда попала.
Скорее даже так: я не знаю, где нахожусь.
Косые неяркие солнечные лучи словно клинки проникают сквозь доски, а значит, сейчас либо поздний вечер, либо раннее утро. Я лежу в маленькой комнате на железной кровати под толстым шерстяным одеялом напротив ряда пыльных книжных полок. На дальней стене висит портрет в рамке – рисунок маленькой девочки с длинными темными волосами. Ее сжатый рот нарисован несколькими уверенными штрихами, а взгляд устремлен вверх, словно ей задали сложный вопрос и она обдумывает ответ.
Ее лицо мучительно знакомо. А имя вертится на языке, вызывая боль, которая никак не связана с мигренью. Я вонзаю ногти в ладони. Старый трюк, которому меня научил папа. Резкий всплеск боли помогает взять ее под контроль. Туман в голове рассеивается, и я сажусь на кровати.
