Утренний холод приводит в чувство не хуже пощечины. По голой коже на руках бегут мурашки. Я оглядываюсь по сторонам и запускаю свой модуль чувств, чтобы отыскать Коула, и понимаю, что он ухмыляется мне, скрестив руки на груди и прислонившись к джипу.
Чувствую, как на меня обрушивается облегчение, и прижимаю руку к сердцу.
– Черт возьми, Коул. Я думала, ты уехал со всеми документами.
Его ухмылка становится улыбкой. Он надел черную майку и брюки-карго, а из-за его спины выглядывает высокотехнологичная винтовка. Повязка, укрывавшая вчера его плечи, исчезла, а изрезанная кожа сейчас выглядит покрасневшей и сморщенной, но раны затянулись. Челюсть Коула покрывает темная дневная щетина, и из-за нее он почему-то выглядит старше и привлекательнее. Видимо, поэтому мой взгляд задерживается на нем дольше, чем хотелось бы.
– Я приготовил тебе завтрак, – говорит он. – Хочу отправиться в путь как можно скорее.
Он перегибается через окно джипа, вытаскивает металлическую фляжку и бросает ее мне. На одном боку выбиты рога «Картакса», на другом я замечаю свое имя, выгравированное тем же аккуратным почерком, который видела в скетчбуке. Я поднимаю глаза и вижу, что Коул пьет из такой же колбы. А когда опускает, с горлышка срывается пар.
Я кручу ее в руке и чувствую, как внутри переливается жидкость.
– Это ты выгравировал?
– Не хотел их случайно перепутать.
– Что, боишься девчачьих микробов? – Я откручиваю крышку и принюхиваюсь. Кофе и фундук. От этого запаха желудок начинает урчать. – Как человек, потративший годы на изучение биохимии, могу заверить, что их не существует.
– Я беспокоюсь о тебе. – Он стучит по одной из черных лей-линий, огибающих его лицо. – Агнес сказала, что у тебя гипергенез, а мои модули не всегда стабильны. Мне бы не хотелось все испортить, случайно заразив тебя.
– О.
Он заботливый. Я делаю глоток кофе, ощущая на языке привкус питательного порошка. Я даже не подумала о заражении нанитами. Но об этом не стоит волноваться, если только Коул не поцелует меня, чего никогда не случится.
Вот только при мысли об этом я машинально смотрю на него, а щеки опаляет жаром.
– Ты… в порядке? – спрашивает он.
Я еле сдерживаюсь, чтобы не выплюнуть кофе. Он заметил, что я покраснела. Конечно, он заметил, в его модулях, скорее всего, есть биосенсоры, определяющие мой сердечный ритм и температуру кожи.
– Да, я-я обожглась, – заикаясь, выдавливаю я, а затем поднимаюсь по ступенькам, сжимая кофе в руках. – Пойду переоденусь и еще раз осмотрю хижину.
– Не торопись.
Переступая порог, я бросаю взгляд через плечо. Он вновь улыбается.
Я переодеваюсь в свежую одежду, допиваю питательный кофе и осматриваю хижину в последний раз. Все двери распахнуты, а из комнат исчезло все, что могло нам понадобиться в дороге. Я не буду запирать дверь перед уходом. Это обычная вежливость в постапокалиптическом мире, признак, что дом никому не принадлежит. Я ведь не знаю, вернусь ли еще сюда когда-нибудь. Эти стены хранят слишком много воспоминаний о последних двух годах моей жизни и о том, что я сделала, чтобы остаться в живых. Уже на улице я оглядываюсь на заколоченные окна и мысленно прощаюсь с хижиной, прежде чем уйти.
Коул ждет возле джипа, засунув руки в карманы, и, нахмурившись, смотрит на горы. Кожа на его щеках гладкая, видимо, он побрился, пока я дважды обходила комнаты. Запах лосьона после бритья окутывает его, смешиваясь с морозной дымкой и хвойным ароматом.
– Неужели это все? – спрашивает он.
Я опускаю взгляд на папку, прижатую к груди, с обрывками всех записей, которые только смогла найти.
– Да. Скорее всего, там нет ничего нужного, но мне не хотелось рисковать. Остальные записи хранятся в кладовых в шахтах.
– В шахтах? – моргнув, переспрашивает он.
– Вот почему отец купил эту землю, – с улыбкой отвечаю я. – Предыдущие владельцы тайно вырыли в горах множество шахт в надежде обнаружить золото. Не знаю, удалось ли им это, но после них здесь осталась целая сеть тоннелей. В них можно прятаться от лесных пожаров. А еще папа хранил там множество вещей, в том числе и свои записи. Легче всего туда добраться по тропе с той стороны горы. А до нее доедем по выжженной полосе.
– То есть Лаклан хранил свои генетические исследования в нелегальных шахтах? Это… странно.
– Ты действительно знаком с папой?
На его лице появляется улыбка.
– Ты права. Даже не знаю, почему меня это удивило.
Молчание повисает в воздухе, и я не спешу сменить тему, а пытаюсь понять, что чувствую, когда шучу о нем. Лавина горя, обрушившаяся на меня после пробуждения, все еще давит на стальные стены, которыми окружено мое сердце. Но это не все. Несмотря на траурную боль, он был слишком сложным человеком, чтобы вызывать лишь одну эмоцию. Еще это злость: он поручил мне расшифровать вакцину, заставил довериться незнакомцу и возложил на мои плечи судьбу мира. Но в то же время это радость. Мне хочется скандировать его имя, смеяться и плясать от счастья, потому что он смог создать вакцину.
Еще из глубин души поднимается интерес: мне хочется как можно больше узнать о человеке, с которым я провела так мало времени. Кажется, Коул знал его достаточно хорошо, и мне хочется расспросить его о том, как и когда они познакомились, и знал ли он, как жил папа в «Картаксе». Вопросы крутятся в голове, но каждый раз, когда я собираюсь задать их, перед глазами всплывает воспоминание о шрамах на груди Коула и об опасных модулях, вживленных в его панель. И мне уже не очень хочется знать, как часто папа работал с ним.
– Что ж, давай заберем записи, – говорит Коул и захлопывает заднюю дверь джипа. Запорные механизмы срабатывают, издавая легкое дребезжание. – А потом отправимся в путь. Я хочу пересечь границу до наступления темноты.
Он открывает пассажирскую дверь и жестом подзывает меня.
Любуясь джипом, я подхожу к нему. Эта машина – зверь. Черный и неуклюжий, с крышей, покрытой сверкающей пленкой солнечных нанобатарей. Под бронированными панелями блестят покрышки с алмазным напылением. Салон выполнен в стандартных цветах «Картакса»: черные чехлы, прошитые черными и золотистыми нитями.
– Хорошая машина, – говорю я, забираясь внутрь, и опускаю папку к себе на колени.
– Ты даже не представляешь, насколько, – фыркает Коул.
Он садится на водительское кресло и закрывает дверь. Из-под шин вылетает гравий, когда мы съезжаем с дороги и несемся к выжженной полосе, которая тянется вдоль гор. Похоже, джип и сам контролирует дорогу, но у него есть руль, который Коул сжимает одной рукой.
– Что думаешь о клон-боксе? – спрашиваю я, когда хижина скрывается за деревьями.
Папа писал, что для расшифровки вакцины нам понадобятся две вещи – клонбокс и его заметки.
