Что, если существует какой-то способ расшифровать вакцину, который не убьет меня?
– Все готово, – говорит Новак.
Раздается цокот шпилек по полу, а дроны вновь начинают кружить вокруг меня. Она останавливается возле бака и кладет руки с зеркальными ногтями на ободок. Я открываю глаза, пытаясь удержаться на ногах. Мой голос едва слышен, когда я пытаюсь заговорить, а рука совсем не двигается, когда я пытаюсь схватить Новак за рукав.
Не обращая на меня никакого внимания, она приподнимает бровь и поворачивается к Даксу:
– Пришло время творить историю, доктор Крик. Вакцина загружена в клон-бокс. Готова ли пациентка?
– Все готово, – говорит Дакс, его глаза все еще стеклянные. – Мы начнем расшифровку по вашей команде.
Я качаю головой:
– Ст… – бормочу я дрожащими губами.
Я пытаюсь закричать, но вырывается лишь выдох.
– Давайте приступим, – говорит Новак, пристально смотря на меня.
Дроны кружат вокруг нас, тысячи камер направлены на меня, но никто не замечает, что я хочу остановить это. Новак поднимает алую бровь и расплывается в улыбке, показывая свои зубы.
– Держись крепче, Катарина. Передаю тебе слово.
– Ст… – закрывая глаза, выдыхаю я.
Кабель в моей шее вибрирует.
– Загрузка начнется через три… две… одну…
Глава 36
Лаборатория исчезает. Бак, дроны и искусственный глаз Новак сменяются бесконечной темнотой. И я кружусь в ней, пытаясь найти свет, но вдруг понимаю, что сижу на кафельном полу рядом с окном во всю стену.
Снаружи, словно часовые, возвышаются три горы, остроконечные вершины которых окутаны туманом, а подножие заросло густым зеленым лесом. Небо серое, словно сланец, а края окна оплетены кружевом мороза. Но меня холод пробирает до костей. Я оборачиваюсь и осматриваю комнату, но вижу лишь голые стены, прячущиеся в тени. На стекле тоже нет никаких опознавательных знаков, а над головой с потолка светит единственная лампа дневного света.
– Итак, дорогая, – говорит папа.
Я оборачиваюсь и вижу его в белом халате и с волосами, зачесанными на сторону. На тележке рядом с ним стоит белый сверкающий генкит, из которого к его руке тянется кабель.
– Давай попробуем еще раз, – говорит он.
Я опускаю глаза. Кобальтовая полоса светодиодов сияет на моем предплечье – панель заполнена тысячами приложений. Они мигают азбукой Морзе, говоря мне, что по кабелю генкита закачивается новый алгоритм. Я снова перевожу взгляд на папу и улыбаюсь.
– Не забудь сосредоточиться на дыхании, – говорит он. – Я не допущу, чтобы тебе стало больно. Я буду внимательно прислушиваться.
– Но, когда мне становится больно, я не могу говорить. – Мой голос звучит моложе, и в нем слышны нотки испуга.
Он улыбается:
– Я стану слушать не твой голос, дорогая. Твое сердцебиение отражается на моей панели еще с того времени, как ты была еще малышкой.
Он указывает наверх, и над его головой, прямо в воздухе, появляется диаграмма. Зеленая неровная линия, отражающая биение моего сердца. Оно сильное, стабильное и учащенное от страха.
– Ты готова? – спрашивает он.
Я киваю и сжимаю руки в кулаки. Все мои ногти обгрызены.
– Я готова.
Папа поворачивает круглую шкалу на генките, и кабель, подсоединенный к моей панели, начинает вибрировать. Боль растекается вверх по руке, переходя в плечо и спину. Я глубоко дышу, пытаясь сосредоточиться на дыхании и сдержать страх…
Но это неправильно.
Меня здесь нет. Я в лаборатории Саннивейла, и кабель подключен к моему позвоночнику. Эти воспоминания хотел подавить папа с помощью ЭРО-86? Дакс снизил его уровень в моей крови, и теперь, возможно, я вспомню. Я вскидываю голову, пытаясь отыскать в комнате что-то знакомое.
Но я не помню этого места – я не помню ничего об этом. Панель в моей руке, генкит, код, над которым работает папа. Я осматриваю комнату, но не вижу ничего, кроме трех остроконечных горных вершин, возвышающихся за окном.
– Катарина?
Голос Коула. Я оглядываюсь, но вижу лишь папу, который что-то кодирует с остекленевшим взглядом.
– Кэт, ты в порядке?
– Коул?
Комната расплывается. Воспоминание блекнет, но я до сих пор не понимаю, что оно означало. Не знаю, что папа делал со мной.
И если я не вспомню этого сейчас, у меня не будет другого шанса.
– Что, черт возьми, происходит? Разве ты не видишь, что ей больно?
Сцена меркнет. Голос Коула утягивает меня в реальность. Но я борюсь с этим притяжением, ищу какую-то зацепку, которая поможет мне вспомнить, что же там произошло.
– Кэт, поговори со мной!
Горы грохочут, а реальность сливается с воспоминаниями.
– Кэт!
Я закрываю глаза, а когда открываю, попадаю в мир яркой, искрящейся боли.
Глава 37
Тело бьется в стеклянном баке. Дакс и Новак стоят рядом со мной и держат мои руки и голову над поверхностью. Я задыхаюсь, брыкаюсь, ноги скользят по дну. Боль растекается по моему позвоночнику, как искра бежит по нити взрывателя.
Расшифровка началась. Я не знаю, почему все еще жива, но, судя по всему, это скоро закончится.
– Может, добавить успокоительного? – спрашивает Новак.
– Н-нет, – выдыхаю я.
Не хочу, чтобы меня усыпляли. Если это моя смерть, то я хочу находиться в сознании.
Дакс, прищурившись, смотрит на меня.
– Ты пришла в себя. – Похоже, он удивлен. – Тебе что-то нужно, принцесса? Болеутоляющие?
– Мне нужно… – Я сглатываю. – Мне нужно, чтобы вы перестали болтать.
Он кивает:
– Хорошо.
Новак поворачивается и кричит через плечо:
– Давайте приглушим свет. И достаньте несколько шприцев с сывороткой. А вы, лейтенант, отступите. Никто не причинит вреда вашей девушке.
Голова запрокидывается. Коул стоит за Даксом с почерневшими глазами, кабель клон-бокса все еще торчит из его руки.
– К-коул, – шепчу я.
Он не должен был вставать. Его должны были пристегнуть к креслу. Если он прервет расшифровку, у нас не будет другого шанса.
Как только Коул слышит меня, его глаза тут же становятся голубыми. Он подходит ближе.
– Катарина, ты в порядке? Что происходит?
– Это просто… причиняет неудобства.
– Все в порядке, – говорит Дакс. – Я отрегулирую наниты.
