– Давай закончим с делами! – Он встал, прошел в угол комнаты, снял со стены картину «Пограничник в дозоре», отключил сигнализацию и набрал комбинацию цифр на открывшемся сейфе. Толстая дверца тяжело открылось. В стальном нутре лежала одна‑единственная красная папка, опечатанная сургучной печатью.
Генерал-лейтенант осторожно вынул ее и положил на стол, между бутылок, тарелок и стаканов. Аккуратно, чтобы не накрошить, сломал печать, открыл папку. В ней оказался краткий отчет о результатах работы группы и около полутора десятков тонких личных дел.
– Шестнадцать. Передаю для уничтожения, согласно приказу!
Коцубенко взял несколько дел, открыл одно, второе, небрежно полистал… С фотографий на него глядели Аюб, Док, Монтана, Мухтарыч… Он вздохнул, захлопнул очередное дело, спрятал их обратно в папку. Потом просмотрел отчет о работе: «Уничтожен готовящий теракт «Бамбук» – подрывник и брат полевого командира «Борза», уничтожена бандгруппа Исмаила Умарова, уничтожен «Борз» и его группа, предотвращен теракт в Москве с использованием шахидки Мадины, уничтожены банды Абу Усмана и амира Сайди». Ниже печатного текста написано от руки почерком Дединца: «Уничтожен международный террорист «Саббах» и его банда»…
Дединец положил перед новым начальником главный для него акт приема-передачи. Коцубенко бегло прочел текст и размашисто подписал оба экземпляра.
– Единственный документ, где их настоящие фамилии и координаты, – сказал Дединец, постучав пальцем по одной из папок.
– Я даже смотреть не буду, – замахал руками Коцубенко. – Прямо сейчас сожгу. Меньше знаешь, дольше живешь.
– А что будет с людьми?
– По последней информации, в районе их эксфильтрации сбит неизвестный вертолет. Практически все погибли.
– Практически или все?
– Практически все, – настойчиво повторил Коцубенко. – Отдан приказ не ворошить это дело.
– По-твоему, это справедливо?
– Мы же государственные люди. О какой справедливости вы говорите? Разве военные руководствуются такими категориями? Мы должны выполнять приказы, а также следовать в русле политических задач!
– Справедливость, это и есть основная черта государственных людей, – убежденно сказал Дединец. – Я напишу рапорт министру.
Коцубенко только развел руками: дескать, воля ваша.
– А сейчас мне пора, – сказал генерал-лейтенант, вставая. – С личным составом попрощался. К заместителям министра не пойду. Думаю, они не расстроятся.
Дединец вышел на улицу. Смеркалось, тихо падал крупный снег. Машина была на месте, хотя вполне могла уехать: возить отставников в обязанности водителя не входило. Теперь у него другой начальник. Очевидно, он и проявил благородство, распорядившись доставить предшественника на госдачу. Которую в ближайшее время тоже придется освободить. Хозяйственники подберут что-нибудь попроще: в смысле без охраны и спецсвязи. Во всех других смыслах – площадь, ремонт, обстановка, – проще некуда.
А Коцубенко прошел в комнату для уничтожения документов, и одно за другим бросил полученные дела в огонь раскаленной чугунной печки, похожей на «буржуйку». Листы бумаги и фотографии мгновенно вспыхивали, корежились, чернели и превращались в пепел. Когда все личные дела были сожжены, он размешал пепел кочергой. И тут же подумал: не нарушил ли таким образом приказ «не ворошить»?
Чечня, 2004 г.
Прошла еще неделя. Рана у Аюба зажила, и рукой он действовал почти свободно. Врач сказал, что надо избегать резких движений и через десять-пятнадцать дней все окончательно войдет в норму.
– Так когда будете выписывать? – спросил Аюб.
Врач отвел глаза.
– Да хоть завтра…
Все вроде бы налаживалось. В условиях больницы обеспечить строгую изоляцию невозможно: однажды утром Аюб увидел выходящего из перевязочной Дока, а через час молоденькая медсестра передала ему записку: «Здесь я, Тихий и Лось. Но местные что-то мутят. Надо уходить, Док».
Уходить так уходить! Их все же четверо, вряд ли охрана удержит… Настроение у Аюба резко улучшилось, он почувствовал прилив сил.
Но события развивались стремительней, чем он ожидал. Днем прибыл десяток до зубов вооруженных крепких парней – сразу видно: милицейский спецназ. На Аюба надели наручники, завязали глаза и посадили в микроавтобус. Следом затолкали товарищей, которых Аюб узнал по возмущенным голосам.
– Вы что, с ума посходили? – ругался Лось. – Своих вяжете?!
– «Духи» нам не свои, – коротко ответил грубый голос.
– Да вы запросите нашу часть, – сказал Док.
– Или позвоните куда надо, – добавил Тихий.
– Следствие разберется! – сказал тот же голос. – А сейчас заткнитесь, а то рты скотчем заклеим…
Везли их долго, потом спускали куда-то по лестнице, а когда сняли повязки, стало ясно: они в глубоком подвале. Тусклая лампочка в плафоне на стене слабо освещала небольшую, почти квадратную, комнату с двумя небрежно брошенными солдатскими матрацами посередине. Пол, стены, потолок – все из бетона.
«Такой бункер может быть и в Ханкале, и в любом райотделе милиции или воинской части… Да где угодно, хоть в частном доме! – размышлял Аюб. – Это может быть и погреб, и «зиндан» для заложников, и бомбоубежище для одной семьи. Хотя «зиндан» вряд ли: там все проще – обычная яма, в которую спускают деревянные лестницы… И в Ханкале, говорят, бетонных подвалов нет. Так что хрен его знает, где мы. Но ясно одно: нас считают врагами. И это плохо…»
Он осмотрел товарищей. Док, Тихий и Лось были в неплохом физическом состоянии, но явно угнетены…
– Это все, кто выжил?
– Вроде, – ответил Док. – Больше мы никого не видели.
На несколько минут воцарилась тишина.
– Ну что ж, – вздохнул Граф, – значит, нам повезло. Жаль ребят. Когда все вроде позади и вдруг…
– А нас-то почему сюда засунули? – спросил Тихий. – Сколько дней прошло, уже бы давно разобрались… А похоже, что все наоборот…
– Здесь еще не самое плохое место, – сказал Док. – Похоже, что мы под теплым помещением – иначе было бы холодно и сыро. А так терпимо. Если положить матрацы рядом и лечь поперек, вчетвером можно уместиться.
– И что мы тут будем делать? – поинтересовался Тихий. – Отдыхать в столь комфортабельном месте и набираться сил?
– А я слышал от одного чеченца, что ему в таком подвале «звонок другу» делали, – вмешался Лось.
– В смысле? – спросил Тихий. – Другу заставляли звонить, чтобы выкуп принес?
– Ага, почти! Берут полевой телефон, один провод от него – на мошонку, другой – на «друга», и крутят ручку вызова несколько раз. Человеку становится плохо. Очень плохо.
– Фу! – скривился Тихий. – Лучше пусть убьют сразу, я своего «друга» в обиду не дам, не на помойке его нашел!
