Так что, без лишних колебаний и угрызений совести, полковник выпил обжигающую жидкость, крякнул, быстро закусил положенным на черный хлеб слезящимся, с розовыми прожилками салом. Ух, хорошо! Градусов семьдесят, не меньше. Конечно, при такой крепости натуральный привкус абрикосов обожженные вкусовые рецепторы не ощущают, но тут уж ничего не поделаешь: при перевозке, чем самогон крепче, тем его, считай, больше, а разбавить и на месте можно. Но на войне и медицинский спирт не бавят – так и выработалась привычка пить то, что горит синим пламенем. Не в смысле безнадежности и отчаяния, как в поговорке, а в самом противоположном: в смысле радости, расслабухи и самоуспокоения. Здесь, где машину могут в любой момент подорвать на ровной дороге или обстрелять из засады, это имеет большое значение!
Он нарезал колбасы, разложил на три бутерброда, чтобы произвести тщательную дегустацию и сравнить их между собой, снова налил и повторил процедуру релаксации. Прокурором в такие моменты Бордюгов себя совсем не чувствовал. Домашняя еда, почти домашняя одежда… Вместо треников, правда, камуфлированные штаны, но зато на подтяжках, сланцы на босых ногах. И майка обычная, гражданская. И сам он как обычный мужичок под полтинник – подраздался, брюшко отрастил, огрузнел. «Еще немного, и выпрут на пенсию», – некстати выплыла противная мыслишка.
Бордюгов вздохнул, но посмотрел на едва початый трехлитровый баллон, на аппетитные бутерброды, и грустные мысли моментально улетучились. Когда это еще будет – пенсия? А счастье, пусть и небольшое, в виде столь щедрого по нынешним меркам угощения, любовно переданного женой, – вот оно, рядом! Кстати, ливерная колбаса, как и ожидалось, оказалась выше всяких похвал. Теперь попробуем кровяную…
Он еще раз налил, взял в другую руку бутерброд и уже подносил стакан ко рту…
– Тук! Тук! Тук-тук-тук! Тук-тук-тук-тук! Тук-тук! – требовательно пробарабанили по двери.
Привычка стучать незамысловатым паролем в ритме «Спартак чемпион» была у одного человека среди подчиненных Бордюгова.
– Твою ж дивизию! – тихо выругался прокурор, отложил бутерброд, а стакан и баллон накрыл газетой «Красная звезда», которую военный прокурор и должен был читать на сон грядущий.
Он уже понял, что так хорошо начавшийся ужин будет скомкан и испорчен каким-то срочным делом.
– Заходи, Сергей, не заперто!
Дверь открылась, и на пороге, склонив голову, появился рослый старлей Анучин. Сегодня он заступил помощником дежурного по прокуратуре.
– Разрешите, товарищ полковник юстиции?
– Ну, что ты мнешься да гнешься? – раздраженно спросил Бордюгов. – Провинился, что ли?
– Да… вроде нет. Просто высокий я, вот и приходится кланяться.
– Ну и правильно, – смягчил тон прокурор. – Как говориться: «Истина в вине». Вина есть – должен быть наказан. А нет вины – и наказывать нельзя. Вот и вся истина закона.
– Я и не знал, что «истина в вине» – это из уголовного права, – немного опешил помдеж, старательно отводя взгляд от предательски горбящейся над баллоном газеты.
– Ладно, что там у тебя?
– Шифротелеграмма из Москвы. Срочная.
– У них других не бывает в последнее время, – недовольно проворчал Бордюгов. – Давай!
Подчиненный протянул ему конверт и журнал для росписи.
Прокурор пробежал глазами расшифрованный текст. Ему предписывалось передать уголовное дело по факту обнаружения неизвестных людей из сбитого вертолета подполковнику Нижегородцеву, зачислить за ним фигурантов этого дела и немедленно перевести их из общей камеры в отдельное жилое помещение.
– То одно решают, то другое! – в сердцах хлопнул ладонью по столу прокурор. Под газетой стакан звякнул о баллон, как бы напомнив, что обсуждать с подчиненным решения Центра не стоит.
– Ладно, свободен!
Бордюгов запер дверь и вернулся за стол. Он все-таки опустошил стакан и доел бутерброды. Колбасы были великолепны, но если и доставили радость, то только животу, а не душе. Небольшой праздник был безнадежно испорчен.
«То у этого подполкана чрезвычайные полномочия, и Москва подтверждает каждый его каприз, – размышлял Бордюгов. – То у него никаких полномочий, и Москва про это дело ничего не знает… И теперь опять все наизнанку вывернулось! Впрочем, как говорится: «Дело ясное, что дело темное». Так что лучше от него держаться подальше».
* * *
Начальник СИЗО вышел во двор своего нового двухэтажного дома и не торопясь направился к вольеру. Он всегда выпускал на ночь Акбара лично. После сытного ужина дышать на свежем воздухе было гораздо легче, чем в жарко натопленной комнате. Молодой кавказер, почуяв хозяина, поскуливал в предвкушении свободы.
Хозяин уже взялся за щеколду, точь-в-точь такую же, как на дверях камер, но на крыльцо дома вышла Мадина и окликнула мужа.
– С работы звонят, дежурный, капитан Магомадов, – сообщила она, как настоящий секретарь.
Рустам все так же неторопливо открыл щеколду, потрепал пса за загривок и, не удостоив жену-секретаря ответом, пошел в дом.
– Слушаю! – поднял он со стола трубку.
– Рустам Хасанович, тут шэтэшка из Москвы пришла. Срочная.
– Ну, и что мне теперь, на работу сейчас ехать?
– Зачем ехать?! Я могу так прочитать.
– Своими словами можешь сказать, чего хотят?
– Хотят, чтобы четверых «духов» из сбитого вертолета немедленно перевели из камеры в отдельное жилое помещение.
– И все? Больше ничего? – с сарказмом спросил шеф.
– Так точно, товарищ подполковник!
– Да где я им сейчас свободное жилое помещение возьму?!
– Этого не написано. Написано – срочно. Поэтому я позвонил.
– Ладно! Ты доложил, я принял! Утром этот вопрос решим. Отбой!
Рустам сел на кожаный диван, пощелкал каналами спутникового телевидения. Остановился на передаче про природу. Чайки пикировали на рыбий косяк, острыми торпедами уходили под воду и, схватив добычу, ракетами вылетали обратно… «Как у них это получается? И как можно снять такое? И кто такие эти «духи», почему им столько внимания? Ни с шайтанами не ужились, ни с федералами…»
Через зал на женскую половину дома тихо прошуршала Мадина. Это отвлекло Рустама от обдумывания вопросов, ответов на которые он все равно не находил. Он вздохнул, выключил телевизор и пошел в спальню.
* * *
Рэмбо собрал своих под окном камеры. Со стороны могло показаться, что они готовятся «гонять коней». Из бумаги делается трубочка, через которую шарик из хлебного мякиша с прикрепленной ниткой выплевывают в окно противоположной камеры. Или спускают «коня» на нижний этаж. По нитке можно передать записку – «маляву», пакетик с наркотой, лекарства или еще что-нибудь столь же нужное и полезное.
Но напротив нет режимного корпуса, а ниже содержатся участники НВФ, уж с ними-то «цветным»
[25] чем делиться?!
