— А может, вы просто хотите взять на себя вину Ставской Валерии Ивановны, которая, как вы утверждаете, приходится вам родной дочерью? С чего вы вообще взяли, что она ваша дочь? Леонов вон тоже так думал, а когда наши работники провели генетическую экспертизу, это не подтвердилось. Может оказаться, что и вам Ставская не дочь.
— Так кто вам мешает сделать еще одну генетическую экспертизу и убедиться? Это вам нужна экспертиза, мне она ни к чему. Я и так знаю, что Лера моя дочь. К тому же у нее должно сохраниться свидетельство о рождении.
— А Котова вы по мужу?
— Да, по второму. Первый был Власов. Я с обоими развелась, те еще были мерзавцы. А как только разыскала Леонова, приложила немалые усилия, чтобы попасть в его особняк и сделаться для него жизненно необходимой. Он меня не узнал, но это даже хорошо. Лучше начать все сначала. Я надеялась, что на этот раз он меня оценит по достоинству. Петя без меня, особенно в последний год, был как без рук. Этого я и добивалась.
— А не жалко было убивать, ведь вы его любили?
— Все равно он мне не достался бы. Старалась-старалась, а все без толку. Ему подавай молоденьких да писаных красавиц. А что от них толку-то, от молоденьких? Они горазды только о деньгах мечтать да любовников за спинами старых мужей заводить.
— Разве у Елены Сергеевны был любовник?
— Конечно, был. Он и сейчас есть. Она вовсю крутит любовь с Томилиным.
— Даже так?! Вы это точно знаете?
— Точнее некуда. Шила в мешке не утаишь. Думаете, зря Петр Петрович последний год болел? Это их рук дело, больше некому.
— Почему вы ничего не сказали Леонову о своих подозрениях?
— Я только попыталась намекнуть, так он меня чуть не выгнал. Вот тогда моему терпению и пришел конец. Не мой — значит, ничей. Поверьте, Лера никого не убивала. Это я убила Леонова. И я на этом настаиваю.
— Надо еще доказать, что убили именно вы.
— Вот и доказывайте, это ваша работа. К тому же то, что Лера виновна в его смерти, вам пока так и не удалось доказать, одни фантазии и предположения. А у меня перед ней преимущество — мое чистосердечное признание, написанное собственноручно, я черным по белому подробно описываю, как и по какой причине совершила убийство. Да, признаю, что я созналась лишь из-за Леры. И если бы на ее месте оказался кто другой, вы бы от меня не добились никакого признания ни за что на свете.
— Значит, вы утверждаете, что сначала покормили Леонова обедом, затем ввели ему внутривенно его же лекарство, но только в дозе, превышающей допустимую, отчего он и умер?
— Именно так я и написала в чистосердечном признании, именно так и было. Я вышла из его комнаты только после того, как убедилась, что Леонов мертв. Я врач и ошибиться никак не могла.
— А вы не боялись, что вас могут заподозрить?
— В чем? В том, что я своевременно сделала укол Петру Петровичу? Так это моя работа — лечить его. К тому же, чтобы мне ненароком не помешали, я усыпила всю обслугу. Впоследствии и сама притворилась, что меня тоже кто-то усыпил.
«Чушь собачья! — подумал Сорокин. — Вскрытие никакой передозировки лекарственных препаратов не подтвердило. Но если на миг поверить Котовой, получается, что электрошокер использовали уже после смерти Леонова. А этого никак не могло произойти, так как противоречит результатам экспертизы: разряд электричества Леонов получил еще при жизни. Поэтому Котова врет, чтобы выгородить дочь».
— Моя девочка ни в чем не виновата.
— Леонов подвергся воздействию сильнейшего разряда электрошокером, что привело к остановке сердца. Это подтвердила экспертиза. Этот самодельный электрошокер был вмонтирован в голову и тельце куклы, которая принадлежит Валерии Ставской. Что вы скажете на это?
— Да вы в своем уме?! Это же какими профанами в своей профессии нужно быть, чтобы не видеть очевидного?
— Следите за выражениями, гражданка Котова!
— А то что? Арестуете меня еще раз?.. Отведите меня в камеру, я очень устала. Надеюсь, теперь вы Леру отпустите?
— Нет, она также является подозреваемой в убийстве. И пока следствие не закончится, будет находиться в изоляторе временного содержания. Так же, как и вы.
— Но я же призналась, что вам еще нужно?!
— Мне нужен истинный убийца, Ирма Марковна. И пока я его не найду, вы обе будете сидеть за решеткой.
— А если вы его не найдете?
— Значит, по этому делу будут проходить два убийцы, то есть преступная группа. И наказание вы обе понесете более суровое. А вы как думали: придете сюда с чистосердечным, я отпущу вашу дочь, а потом вы на суде от всего откажетесь? Мне не слова нужны, а доказательства, факты.
Отправив Котову в камеру, Сорокин задумался. То-то начальство обрадуется, что в деле появилось уже два явных подозреваемых, и один даже с чистосердечным признанием. Остается только провести следственный эксперимент, и можно направлять дело в суд.
Почему Сорокин вновь сопротивляется и пытается плыть против течения? Зачем ему эта головная боль? Как все хорошо складывается: мать и дочь решают развести состоятельного бизнесмена в надежде получить богатое наследство. Тогда почему их планы рухнули? Ведь если бы не убийство Леонова, обе были бы в шоколаде. Так кто же подставил Леру и зачем? А может, сама Котова и подставила, чтобы достовернее вышло? Ну да, вину на себя взяла, чтобы дочь получила наследство. Нет, едва ли. Потому что если это подтвердится, значит, обе завязли так, что теперь их сможет выручить лишь чудо. А Сорокин в чудеса не верит.
Зазвонил телефон, Сорокин поднял трубку.
— Виктор Иванович? Добрый вечер! Это Павел Ставский, из Энска.
— Очень рад, Павел Львович! Как ваша книга?
— Сама себя пишет.
— Разве такое бывает?
— Бывает, но редко. Вы не могли бы перезвонить? Мне очень дорого.
— Да-да, конечно. — Сорокин отключился и набрал номер сотового Павла. — Это Сорокин. Так какими судьбами, Павел Львович? Неужели нашлось сообщить мне что-то новенькое?
— Вы прямо как в воду глядите. Хочу сделать чистосердечное признание.
— Я весь внимание, — добродушно ответил Сорокин и напрягся в ожидании услышать нечто захватывающее. «Ну прямо наваждение какое-то! Сплошные чистосердечные признания. А ведь Павел и в самом деле оказался замешан в этом преступлении! Вот только ему-то зачем признаваться?» — В чем же вы хотите признаться, Павел Львович, уж не в преступлении ли?
— Ну что вы, Виктор Иванович! Какой из меня, калеки, преступник, скажете тоже!
— Не скромничайте, Павел Львович, у вас не мозг, а кладезь всевозможных идей для преступлений.
— Вы мне льстите. Но все равно приятно. Хоть я и не являюсь тем, кем вы меня воображаете, все же в мошенничестве я чистосердечно признаюсь. Это мне нужно было для моей новой книги. Я не представлял, как начнут развиваться события, потому и решил проверить в действительности — возможно ли то, что я задумал. Писатель иногда и сам не прочь стать одним их придуманных героев.
