Но не должны. Когда от засады сюда двигались, всю махру полицаев и немецкий табак высыпали, собаки след не возьмут. Опять же, огонь лишний раз не разводим, пищу готовим только в землянке, топим по-чёрному. Запах далеко не разносится. Из лагеря никого не выпускаем.
Пусть ищут. Больше недели, максимум двух, два батальона здесь не продержат. На фронте нужнее.
Мой товарищ лишь недоверчиво хмыкнул.
– Ты уверен?
– Не на сто процентов, но на фронте люди действительно нужнее. Сам подумай, у немцев таких сил под рукой здесь не было, значит, стянули из других районов, возможно, сняли с эшелонов. Не дадут им здесь столько времени ошиваться без результата.
– Дай Бог. Что с людьми, нашёл замену?
– Ну… Двое крепких мужиков есть. Глеб и Михаил. Тёзка медведя вон, кстати, землю выносит из свежей землянки. И силой, и статью в дальнего родственника, Михал Потапыча, да и характером… Если разобраться, не такой уж и дальний. Сильный мужик, немцев ненавидит крепко, у него семья при бомбёжке пропала. Хотел сам к нам в отряд, тут-то его полицаи и взяли. А Глеба ты в дозоре видел. Ничем особым не примечателен, обычный мужик, явно не герой. Может и отсиделся бы в сторонке, да судьба выбора не оставила. Ну ничего, у меня в отряде он в себя рано или поздно поверит, осмелеет. Если, конечно, жив останется.
Опять же, в случае чего я могу рассчитывать на Романа. Он в армии служил в тридцатых, с «дягтерёвым» обращаться умеет.
– Это тот, что ли, колченогий?
– Ну и что? Он травму на железке получил, тормозной башмак при накатывании состава в ногу вылетел. Так ему с пулемётом при случае не бегать придётся. В армии сержантом был, младший командир. Обстоятельный, сообразительный, крепкий. Я его начальником тылового отряда поставлю, будет баб охранять, да с едой что-то порешает. Я, как немцы успокоятся, всех боевых в другой лагерь выведу.
– Ну, хорошо. А старики?
– А что старики? Оба имеют боевой опыт, и по германской, и по гражданской. Из трёхлинеек поддержать смогут, хоть глаза и видят хреновато. Но ведь в поле и жук мясо.
– А с молодым? Что с рукой? Воспаление сильное?
– Вчера вечером в сознание пришёл. Воспаление спадает, да только тяжело он этот удар судьбы принял. Не ест, поят силком.
– А поговорить с ним ты не пробовал?
– А что говорить? Пацан руку потерял, уже не боец.
Виктор внимательно посмотрел мне в глаза.
– Ты хочешь стать по-настоящему хорошим командиром? Пока ты им не являешься. Ведь хороший командир просто обязан беречь и ценить людей. Сейчас же они для тебя расходный материал, что в корне неправильно. Учти, жизнь мальчишки на тебе, и тебе за него отвечать перед Богом.
Слова Виктора запали мне в душу. Он уже ушёл, а я всё думал над тем, как смогу вернуть Лёньку. Долго думал.
– Ань, пойди-ка сюда!
Невысокая крепенькая девушка лет восемнадцати, с довольно простыми чертами лица, но в то же время с тёплыми живыми глазами и, что уж скрывать, довольно складной фигурой оказалась единственной красивой женщиной в отряде. Она как магнит притягивает взгляды мужчин.
И это ещё одна причина увести бойцов в другой лагерь: бабе среди воюющих мужиков места нет. Не о том думать будут. Да и мне, честно говоря, спокойней.
– Да, Никита Александрович, что вы хотели?
И голос хоть и не особо мелодичный, но звонкий, приятный. А улыбка…
– Ань, что там Леонид? Кушал?
– Нет, отказывается, – неподдельно грустно ответила девушка, – не ест уже второй день. Вообще ничего. Если так продолжится… Даже не знаю, что и думать.
– Понял.
Мальчишка лежит в единственной деревянной времянке на импровизированном лежаке из наваленных еловых лап, сверху накрытых трофейной курткой. Отвёрнулся, делает вид, что спит.
– Леонид.
Мой тихий призыв не нашёл отклика, но лёгкая дрожь плеч выдала парня.
– Леонид!
На повышение голоса парень реагирует. Сел, развернувшись ко мне лицом. Смотрит вниз, лицо тёмное. На щеках отчётливо различимы следы от ручейков слёз.
– ВСТАТЬ!!!
На мой окрик перепуганно разворачиваются ухаживающие за ранеными женщины. Кто-то из особо сердобольных заохал. Ну конечно, жалейте его, жалейте, чтобы парень окончательно погас.
– Боец партизанского отряда Михайлов, почему вы сразу не встаёте, когда с вами разговаривает старший по званию?
Лицо пацана надо видеть. Точнее, глаза, в которых застыла боль вперемешку с ужасом. Боль понятна, а ужас от того, что я разговариваю с ним, увечным, в таком тоне и что-то требую. Неужели я ничего не понимаю?!
– Боец Михайлов, вы чего-то не поняли? Почему вы не участвовали в разворачивании лагеря? Думаете, ваша помощь была не нужна? У нас не хватает людей, а вы отлёживаетесь.
Парень снова задрожал, в глазах показались слёзы, первые капли которых уже побежали вниз.
– Или вы думаете, что я не способен понять вашей ситуации? Так вот, вы ошибаетесь. Я прекрасно понимаю сложившуюся ситуацию. Понимаю, что идёт война. Что гибнут люди. Что враг, который УЖЕ захватил часть нашей земли, позволяет себе истреблять гражданское население. И чтобы его остановить там, далеко-далеко на востоке, мы здесь должны делать всё от себя зависящее. А именно – пускать поезда под откос. Враг будет мстить, будет убивать заложников, а мы будем их отбивать. Будем наносить ответные удары. И для этого мне нужны люди. Посмотри, много ты видишь мужчин в лагере?
Лёня невольно направил взгляд в сторону открытого прохода, затем коротко отрицательно кивнул.
– Вот именно. Их не только немного, их практически нет. А ты – мужчина. И мне всё равно, что у тебя осталась одна рука. Ты можешь сжимать в ней гранату или нож, можешь придерживать пулемётную ленту, можешь стрелять из пистолета. Ты можешь кучу всего и одной рукой.
Да, ты не полноценный боец, в рейды я тебя уже не возьму. Но ты ведь не думал, что я включу в отряд вот этих людей?! Вот этих баб, вон ту девчонку, старика? Нет, конечно. Для гражданских будет создана отдельная база. Но ведь кто-то же должен будет их охранять?
И кто-то должен быть связным между двумя лагерями. А если немцы и полицаи найдут лагерь – кто-то должен будет их задержать! Хоть и ценой своей жизни.
Вот этим человеком ты и будешь. И если ты за всю свою оставшуюся жизнь убьёшь хотя бы одного немца с одной рукой, так чем ты будешь хуже тех, кто погиб с обеими, не остановив ни одного врага?
Лёня, пойми. Жизнь не закончилась, ты жив! Заражения не началось, а это большая удача. У тебя есть родители?
Парень лишь коротко кивнул, снова опустив глаза.
– Так неужели ты думаешь, что твои родные были бы счастливее, если бы узнали, что ты погиб? Глупый! Вот что самое страшное, что самое необратимое – смерть! Там, за чертой, обратного хода не будет. И поверь, любой из них, ушедших, был бы рад с тобой поменяться. Так что прежде, чем думать о том, что ты потерял, подумай о том, что у тебя осталось. А для родителей – хоть без рук и без ног, для них ты всегда останешься любимым сыном. Уйти сознательно, не в бою, а так – это предательство. И для родителей, и для нас!
