— Джимах, сумасшедший. Я люблю тебя. Я с тобой. Сумасшедший. — Мне в лицо тыкался мордочкой поюн.
Здесь победит тот, кто умеет любить и жалеть, додумал-таки я и посмотрел, что делается вокруг. В соседнем кресле спал Том, а надо мной склонялся Крис Делл. Его длинная челка была подстрижена, и льдистые глаза могли прямо смотреть на мир. Они были страшно усталые, эти глаза. Делл убрал ладонь с моего лба и выпрямился.
— Джимах, — распластавшийся у меня на груди поюн лизнул в подбородок.
— Что Рей? — я огляделся в поисках пилота.
— Отвоевали; спасибо лисовину. Послали SOS, ждем Хэндса.
Я дернулся, желая вскочить; Делл удержал меня в кресле. Я не хочу, чтобы с Юной случилось то же, что с Рейнборо. Ее-то не отвоюем.
Дверь в кабину была открыта, и я услышал тревожный голос капитана Смоллета:
— Борт «Испаньола»-02, ответьте «Испаньоле». Что с вами? Рей, ответь мне.
Ему не отвечали. Мэй-дэй! Я сам устроил ловушку для Юны-Вэл, космолетчикам осталось только ее заманить. А Остров Сокровищ ее убьет. Потому что лисовин ничего не знает, он не станет Юну жалеть. Он один так умеет, больше никто.
— Пустите, — оттолкнув Делла, я поднялся. Голова поплыла, я ухватился за кресло. — Крис, так нельзя… вы погибнете оба.
Его губы тронула знакомая холодная усмешка.
— Это наша работа. Я должен вернуть домой тебя и Тома… и остальных.
— Нет. Не такой ценой. — Я побрел к кабине.
— Стой. — Коснувшись, второй помощник мгновенно отнял все силы, что я успел накопить, пока спал. — Джим, это не тебе решать.
Я повалился на сидение. Сквозь открытую дверь увидел в кабине Рейнборо. Его опять вызывали:
— Борт «Испаньола»-02, ответь борту 01. Вы живы?
Хэндс торопится. Везет Юну-Вэл, не ведая, что ее тут ожидает. Ничего они с Деллом не успеют, планета не даст и пальцем шевельнуть. Не смогут же они сидеть в той норе сутками. А чуть только высунутся наружу… От сознания собственной беспомощности перехватило горло.
— Борт 02, если вы живы, я вас сейчас убью.
Хэндс чувствует, что это ловушка. Израэль, поворачивай назад, назад!
Рядом с нашим стоит глайдер Делла; ему тут не место. Израэль, задумайся, встревожься. Ради всего святого, спаси Юну-Вэл…
На фоне зеленоватых облаков мелькнул его глайдер. Хэндс не ринулся вниз очертя голову, а сделал круг над нами, присматриваясь, оценивая обстановку. Из второго глайдера вылез Мэй. Он сделал несколько неверных шагов, волоча за собой «стивенсон», и рухнул ничком, словно тяжело раненный.
С посвистом, от которого я невольно сжался, глайдер опустился на траву. Дверь кабины открылась, и выскочил Хэндс — в маске, но без защитного костюма. Один.
Взвился с земли Мэй, нацелил «стивенсон» в ноги сбежавшему пилоту.
— Стоять, — сказал он дружелюбно. — Дезертиров сегодня лишают сладкого. Где Сильвер?
Великолепные черные брови Хэндса сдвинулись. Не шевелясь — со «стивенсоном» и Мэем шутки плохи — он обвел взглядом оба глайдера, всмотрелся в вышедшего из салона Криса Делла, в вылезшего из кабины Рейнборо. Не поворачивая головы, скосил глаза на чернеющую среди травы нору.
— Сдаюсь, — пилот невесело усмехнулся. — Однако зря вы это затеяли, ребята.
— Где Сильвер? — повторил Мэй.
Быть может, Хэндс не взял с собой Юну-Вэл, чтобы не подвергать опасности? Пилот молчал. И от его тяжкого молчания сердце сжималось в ледяной комок, и становилось трудно дышать. Не знаю, какая сила вынесла меня из глайдера; я чуть не упал, запнувшись о порожек.
— Там, — сказал Хэндс. — В салоне.
Он это мне сказал, и я пошел, хотя еще минуту назад стоять не мог от слабости. А сердце сжималось все больше, превращаясь в острый ледяной осколок, взрезавший мне грудь изнутри.
— Джим, — Хэндс посторонился, потому что я шел прямо на него, — я сделал, что мог. Без толку.
Глава 5
Рванувшийся с места Делл успел в глайдер вперед меня, и несколько мгновений я его за это ненавидел. Потом забрался сам, увидел пустой салон и решил, что Хэндс меня обманул. Но прошедший в конец салона второй помощник со стоном выругался, и я понял, что пилот сказал правду.
«Бывший навигатор» лежал в кресле, повернув голову набок. На нем был защитный костюм, сливающийся цветом с серой обивкой салона, и видна была лишь незакрытая часть лица: твердые губы, четко вылепленный подбородок, прямой нос с хищным вырезом ноздрей. Делл поднес руку к его приоткрытым губам.
— Дышит.
Я снял с Сильвера капюшон. Лицо казалось безмятежным и юным, как я уже видел, когда он умирал на «Испаньоле». Зрачки реагировали на свет, но он ничего не видел. Или не хотел видеть.
Глаза без цветных линз были серо-зеленые, луговые. Глаза Юны-Вэл. Я нагнулся, пытаясь погрузиться в них, исхитриться и попасть на ее туманный росистый луг. Глаза слепо смотрели мимо меня.
— Крис, уйдите, — попросил я, и он ушел, напоследок коснувшись ладонью спины и чуть-чуть добавив сил.
Я дождался, пока закроется дверь в салон.
— Юна, прости.
Она не слышала. Или не желала прощать.
— Я люблю тебя.
Ей было все равно.
Я притронулся пальцами к ее покрытой биопластом щеке; щека была теплой.
— Юна, любимая моя… Прости.
Просить прощения было не за что, и моя любовь ей была не нужна.
В груди резануло. Если Остров Сокровищ и Чистильщики хотят моей боли, пусть возьмут. Пускай упьются допьяна, подавятся, захлебнутся. Но пусть они вернут мне Юну-Вэл.
Юна, вернись. Единственная моя. Чужая. Недоступная. Не простившая. Любимая. Вернись, Юна, пожалуйста. Пожалей Израэля. Вернись к мистеру Смоллету. Он помнит тебя. Ты только вернись, и все будет хорошо. Юна, любовь моя, жизнь моя. Я не умею просить, я плохо прошу. Мне еще не так больно, как нужно. Я еще не кричу, раздирая горло, от нестерпимой муки. Пусть будет так больно, чтобы я закричал. Юна, я умру за тебя, если надо. Пусть я умру от боли. Но ты — ты вернись…
Снаружи раздался дикий вопль. В небе полыхнула вспышка, грохнул взрыв, от которого вздрогнул глайдер. Я прикрыл собой Юну-Вэл. Нового взрыва не было, а нечеловеческий вопль перешел в поток неистовой брани. На грани истерики орал прежде невозмутимый Мэй. Неужели он недосмотрел, и кто-то пальнул из его «стивенсона»?
Я выпрямился и провел рукой по глазам. Сухие. Не умею я плакать. И просить не умею. Не получилось вернуть Юну-Вэл. Будь оно проклято…
Мне хотелось поцеловать ее, но настоящее лицо Юны было скрыто биопластом, а коснуться губами лица Джона Сильвера я не мог.
— Юна, прости меня.
