Ноги понесли меня навстречу.
Я прошел мимо чужака, доктора Ливси и мистера Трелони, не сводя глаз с белокурого космолетчика. Остановился перед ним, преградив путь. Лицо в кровавых точках, одной брови нет, только гладкая кожа, на месте другой — голая кость, со скулы мясо будто сняли ножом, и вырвана половина щеки. Он улыбнулся, и от этой белозубой улыбки незнакомое страшное лицо стало знакомым. Хэндс. Это же и впрямь наш Хэндс!
— Израэль, — прошептал я.
Жив. В самом деле жив! Слава богу…
Удерживая подмышкой лучемет, он постучал себя пальцем по уху: дескать, оглох, извини. В другой руке у него был оружейный чемоданчик — явно не пустой. Наши станнеры к нам вернулись.
Пилот терпеливо ждал, когда я уйду с дороги. Уцелевшая бровь была сбрита — она не нужна под маской — а ресницы Хэндс сохранил. Карие глаза зеркально блестели, и я разглядел в них свое отражение. Два Джима Хокинса в чужих невеселых глазах.
А кого же казнили на перекрестке? Выходит, перьевика? Старший пилот содрал с себя биопласт и налепил на этого садиста, затем раздел его и оставил, а сам вовремя смылся. Маньяки не заметили подмены, и пока перьевички казнили собственного шефа, Хэндс разыскал доктора Ливси со сквайром, наши покраденные вещи и чужого risky fellow. Мэй-дэй! Я ведь знал, что он ушел побеждать. Как я мог в нем усомниться?
Вскинув руку, я отсалютовал ему — так же, как в свое время салютовал мне экипаж «Испаньолы». Хэндс удивился. Потом улыбнулся и мотнул головой, указав на глайдер: пойдем, мол. И мы пошли. Я отправился бы с ним хоть на край света.
У глайдера началась радостная суета: Хэндса облапил Мэй, затем Сильвер, потом мистер Смоллет. Чужак стоял рядом. Глаза у него были голубовато-серые, в цвет форменной рубашки, и холодные, оценивающие. Мэй думал забрать у него «стивенсон», но чужак не отдал — отступил на пару шагов и красноречиво приподнял ствол. Между ними вклинился мистер Смоллет, оттолкнул Мэя. Раз навигатор лишился оружия, оно теперь принадлежит тому, кто его первым нашел? В этом была своя справедливость. Хэндс отдал Мэю лучемет, но замена была неравноценной, и навигатор сильно разозлился. Чужак усмехнулся; черные вертикальные складки на щеках искривились. Разъяренный Мэй ушел в салон, забрав принесенные доктором Ливси компы.
Доктор всплеснул руками, словно что-то неожиданно вспомнив, и полез в объемистую сумку, которую принес за плечами; оказалось, аптечка. Он достал из нее нечто, похожее на легкий шлем, и протянул мистеру Смоллету. Капитан изобразил на лице глубокое сомнение. Доктор Ливси решительно нахлобучил «шлем» ему на голову; надо лбом загорелись два синих огонька, красный и желтый. Мистер Смоллет морщась потер переносицу, доктор Ливси кивнул: дескать, так и должно быть. Постучал пальцем по наручным часам и поднял обе руки, растопырив пальцы. Мистер Смоллет дернулся, изображая ужас: «Десять часов?» Доктор предъявил ему часы и показал на табло: минуты. Капитан смирился.
Из добытых вещмешков была извлечена одежда — одни только куртки, а рубашек, которые с нас сняли, не было. Наверняка их уничтожили или надежно укрыли из-за кнопок связи на воротниках. Неизвестно, есть ли кнопка у чужака, — под шарфом не видно; из наших связь осталась лишь у Рейнборо.
Доктор Ливси обнаружил в салоне «камеру жизни». Он пробежался по кнопкам пульта, проглядел информацию о состоянии пациента, затем схватился за комп, усадил рядом Рейнборо и что-то быстро отстучал на клавиатуре. Пилот прочел на экране мнение доктора и помотал головой. Я поглядел: доктор требовал, чтобы Рейнборо сию минуту отправлялся в «камеру». Отправится он, как же. Я положил ладонь ему на сердце. Рейнборо благодарно улыбнулся и обернулся к доктору Ливси: «Видите? Куда лучше и надежней». Доктор отступился и занялся Томом. Его усталое, помятое лицо сделалось несчастным, когда он принялся обрабатывать ожоги лисовина. Кого доктор категорически не замечал, так это сквайра — хотя мистеру Трелони тоже не повредили бы лечебные меры. Вид у него был совсем больной; сквайр тяжело дышал, откинувшись на спинку кресла.
В салон зашел чужак. Глубокие складки у него на щеках были черные, будто нарисованные углем. Холодный взгляд остановился на выжженных у Тома на груди иероглифах. Брови удивленно вздернулись, затем на скулах шевельнулись желваки. Чужак глянул на Рейнборо и Мэя с откровенной неприязнью, словно в том, что перьевик издевался над лисовином, виновны были наши космолетчики. В глайдер вернулся мистер Смоллет; он стянул с головы «шлем», на котором красный и желтый огоньки уже сменились синими, и передал Рейнборо. Чужак наблюдал за капитаном с брезгливой гримасой. Чем ему не угодили, хотел бы я знать. По-моему, мистер Смоллет понимал, чем чужак недоволен, и ему было очень неприятно.
Глава 12
— Уму нерастяжимо, — Бен Ган экономно, мелкими глотками, прихлебывал тоник. — Чистильщики бандитствуют в свое удовольствие, а люди и в ус не дуют. Я ожидал, за эти годы что-то изменится.
— Ты наивен, — Хэндс взял щепоть черного пепла из плошки на столе и осторожно, чтобы не перемазаться, отправил в рот. Старшему пилоту единственному пришлась по вкусу местная еда; он был зверски голоден, и скромного перекуса из наших запасов ему не хватило.
Мы гостевали в доме правителя города. Неказистая хибара была сложена из неошкуренных древесных стволов, на крыше навален сухой тростник, и он же гулял и хрустел на полу под ногами. Мятая пленка на окнах с трудом пропускала дневной свет, поэтому хозяин откинул завешивающую дверь палатку. В проем была видна пустая улица и наш глайдер у порога. В глайдере спал мистер Трелони; доктор Ливси дал ему успокоительное. Без сквайра нам было куда вольготней.
В хибаре стоял деревянный стол и стандартные кресла, снятые с глайдера. В дальнем углу были сложены скудные пожитки: спальник и кой-какая одежда, а на стене распята коробка из-под продуктов. На пяти ее гранях были одинаковые картинки: сияющее улыбками семейство пьет коффи у стола, где горой навалены на блюде засахаренные фрукты. Под семейством была прибита полочка, и на ней лежал брусок, вырезанный из RF-студня. Студень светился — точь-в-точь лампада под иконой.
Кресел на всех не хватило, поэтому мы с Томом сидели на полу у стенки, а Бен Ган устроился возле глядящего в бойницу большого станнера. Одной рукой хозяин небрежно обнимал станнер, в другой держал банку с тоником.
— Да, я наивен, — согласился он с Хэндсом. — Сдуру вообразил, что дело о преступлении капитана Флинта прогремит на весь мир. Ждал: вот-вот нахлынут журналюги, полиция и ученые. А они спешить не торопились. Не дождался… Но хотя бы тела парней с «Эльдорадо» надо было поискать? О себе я не говорю. Кому интересен Бенджамин Ган, паршивый техник с дрянного разведчика?
— На чем ты летал? — осведомился Мэй. Ему вернули «стивенсон», и навигатор примирился с не глянувшимся ему поначалу чужаком.
— На «Одиссее».
Наши космолетчики переглянулись; они о таком корабле не слыхали. А Сильвер, поколебавшись, сказал:
— В последний раз «Одиссей» вернулся без половины экипажа.
