— Жить, — вздохнул правитель города. — Перво-наперво двинул туда, где «Одиссей» стоял. Долго шел… В джунглях всегда найдется, что похавать. Вопрос питания отменно продуман; пепла — завались. На плато меня глайдер ждал. В нем снаряжение, оружие, еда. Я, по идее, был покойник, а ребята надеялись, что доберусь и отыщу это добро. Жаль их… — Бен Ган помолчал, цедя тоник. — Видели на плато мои письма?
— Любовались, — подтвердил Мэй. — Чесали репу: куда нас зовут? То ли в Рим, то ли ром пить.
— Плато проклятущее ум отшибает. Я там долго вошкался, камни возил, раскладывал, имена царапал. Крыша-то и поехала. Быстрей, чем я закончил. Иначе другое б написал, вроде «Люди, уносите ноги сразу». И объяснил бы про Чистильщиков. Хотя они, наверное, меня под контролем держали… придерживали, чтоб не зарывался. В общем, простите — невнятен я был.
— Прощаю, — серьезно сказал Рейнборо.
— Прощаю, — шепнул мистер Смоллет, которому опять стало худо. Лисовин положил ладонь ему на плечо, и капитан его не погнал.
Бен Ган прищурился.
— Так это правда — что на вашем лисовине накарябано? Он и впрямь юнга?
— Да, — подтвердил Том среди повисшего молчания и невольно коснулся лица с выжженным иероглифом. — Ну и что с того?
— Помолчал бы! — свирепо обрушился на Бена Гана Сильвер. — Мало ли, какая сволочь чего накарябает.
— Да я молчу, — отозвался правитель города с усмешкой.
— Тебе говорили, — напомнил Тому Рейнборо, — что летать с юнгой — позор для RF-капитана. Ты все равно Алексу навязался. А теперь ему оправдываться на каждом углу.
Лисовин огорчился.
— Это сквайр перщику разболтал. А тот и рад издеваться. Мистер Смоллет, я не хотел вас подводить. Я же тогда не знал… И вообще меня взяли без оплаты, — добавил он, обращаясь к Бену Гану.
Тот недоверчиво поднял брови.
— Довольно, — рассердился наш капитан. — Вернемся на корабль — сделаем Тому новую маску. Шрамов не будет видно.
А ведь на лисовине — два иероглифа — разных. Один означает «юнга». А второй что значит?
— Кстати, Александр, нам не пора? — озабоченно спросил доктор Ливси.
— Пора будет, когда Крис даст «добро», — ответил за капитана Рейнборо. — «Испаньола» гоняет нам системы в глайдере, восстанавливает порушенное — иначе не долетим. Чис… тьфу! Эти гады нам знатную свинью подложили. Ума не приложу, как машина до сих пор не гробанулась.
— Крис молодец, — убежденно сказал Бен Ган. — Так по Чи… по небесам долбанул! Надеюсь, у них кишки полопались.
— Про себя расскажи, — попросил Мэй. — Что дальше было?
— Прилетел в Рим. Местечко — класс! — воскликнул Бег Ган с издевкой. — Два десятка жилых домов, прочее джунглями поросло. До кормежки рукой подать: прошел сотню метров, потрогал листья, пепла дождался — и жри от пуза. Местные, оглоеды, кормились с утра до ночи. В парке культурно, птички поют, скульптуры стоят, глаз радуют…
— Зачем их стали делать? — спросил мистер Смоллет. — Насколько я понимаю, до экипажей Флинта здесь тоже совершали жертвоприношения?
— Еще бы. Для того планетку и населили. Прихватили откуда-то тысчонку-другую-третью человек и тут сбросили. Радуйтесь, люди. Жратва бесплатно, дары драгоценные на маковку сыплются. В смысле, птицы треклятые бьются в истерике и перья сбрасывают. Извечная мечта лентяя: трепыхаться не надо, работать ни к чему, сиди, рот разинув, дожидайся, когда сокровища на башку упадут. Как до них местные охочи! Глотку перервут за идиотское перо. Будь оно трижды золотое или зеленое — все одно идиотское. От этих перьев ум застит. — Бен Ган постучал банкой по лбу. — Дураком становишься, одних перышек хочется да пепла на зуб. Да поглядеть на интересное, нервишки щекотнуть. Когда твой сосед, дрянью облитый, от боли заходится, а сверху хлещет это паскудство… Боги наверху расселись, тоже представление смотрят. А без них ни перьев не будет, ни зрелищ. Тем и пробавлялись: нет-нет, да и соберется толпа, выловит какого бедолагу — и на лобное место. Казнить. А после казни ощущают прилив вдохновения и начинают делать детей. Иначе бы и не рожали, и перемерли давно.
Мне вспомнилась наша с Сильвером версия, что от бережно хранимых перьев тупеют люди на Энглеланде. В сущности, Бен Ган сказал о том же.
— Откуда они берут клей? — спросил Рейнборо.
— Боги поставляют. — Бен Ган хищно оскалился. — Мы-то сами ничего сделать не можем — умишко не тот. Только и хватает его в Белых Скалах камень добывать. И то под чужим руководством.
— Кто руководит? — вскинулся Джон Сильвер.
— При мне — никто, — отрезал правитель города. — А до меня — и до Флинта — не знаю.
— Тот хмырь, который в красном, с перьями и бородой… — начал Том.
— Рауль? Ну… Экипаж Флинта мог и он сгубить. Но при мне, — подчеркнул Бен Ган, — Рауль сидел тихо, как мышь под метлой.
Он поставил на пол банку с тоником, укрепил ее в тростнике и задумчиво потеребил свои длинные космы.
— Рауль здесь не сто лет живет. И до него кто-то обретался, за туземцами глядел. Их без пригляда не оставишь — передохнут. Чисти… наши боги забрали Рауля с «Туманной зари» — во названьице! — и после обработки высадили тут.
— Он — не RF? — уточнил Сильвер.
— Упаси господь. Дурной пассажир с дурного корабля.
— Почему с дурного? — поднял голову мистер Смоллет. Он был очень бледен.
— Потому. Где он обучился писать «юнга-любовник»? На «Туманной заре», не иначе. Очевидно, кто-то у них был и юнгой капитанским, и любовником.
Том охнул. Так вот что пытались скрыть от него космолетчики. Бедный лисовин.
— Бен, тебя просили помолчать, — процедил Хэндс, а Сильвер метнул на правителя города бешеный взгляд.
Тот смутился, пробормотал извинение. У лисовина затрепетали усы.
— Том, не бери в голову, — мягко сказал Рейнборо.
— Забыли, — велел мистер Смоллет. — Бен, так зачем же местные делают скульптуры? — повторил он свой недавний вопрос.
— Да хрен их знает. Я думаю — лично я лично думаю, — что боги пожелали сохранить их на память. Клей сжигает человечье тело и высыхает. Но держится он скверно, рассыпается, и слишком скоро ничего не остается. А камень простоит века.
— Алекс говорил: форму заливают раствором, — припомнил Мэй. — Так?
— Да. Крошат добытый камень, толкут в пыль и смешивают с… — Бен Ган запнулся, с сомнением поглядел на мистера Смоллета. — Как вам объяснить… Раньше они — боги — спускались на крыши и любовались оттуда. Все бывало ими усеяно. После казни на крышах оставалась серая пакость — целые лужи. Ее надо быстро собрать, пока не высохла, слить в закрытую тару и так хранить. Затем смешать с каменной пылью и залить в клейную корку. Раствор схватится — и скульптура готова.
— Что же они оставляли на крышах? — с наигранным простодушием спросил Мэй. — Неужто сперму?
