Огненно-белый сокол, яро падающий с небес на добычу… Это знамя узнавали и чтили во всех уголках Восточного моря. Дождь, под который корабли попали возле входа в фиорд, пропитал ткань и добавил краскам яркости и глубины: белые крылья трепетали в бесстрашном полёте, надвигаясь на город…
Никогда ещё этих парусов не видели мирно близящимися к причалам Роскильде.
Второй корабль Хрольва шёл сбоку от них – почётная стража. Не присмотр, не защита – честь. Вендский Хрёрек конунг, ставший правителем на Восточном пути, прислал великое посольство к Рагнару Кожаные Штаны, конунгу селундских датчан.
Пятое судно ничем не было примечательно. Оно принадлежало купцу, возвращавшемуся в Роскильде из свейского города Бирки. Поначалу, встретив в море вендские корабли, торговец сильно перепугался и приготовился к самому худшему: у него не было при себе сильной охраны, надеялся проскочить датскими проливами, не напоровшись на разбойных людей. Ни сам купец, ни его ватажники не могли припомнить, чтобы венды отпустили датскую лодью, оставив в живых команду или, по крайней мере, дочиста не ограбив. Хозяин судна успел проклясть себя за скупость, за то, что пытался сберечь несколько ничтожных марок серебра и в итоге накликал беду. Венды, однако, против всякого обыкновения, повернули боевой щит выпуклой стороной к себе и даже предложили купцу покровительство, которое тот и принял с большим облегчением. Вот так и случилось, что до самого Роскильде его лодья шла сперва под крылом вендского сокола, а потом ещё и под сенью ворона на знамени Хрольва ярла, вышедшего навстречу. С подобной защитой опасаться было поистине нечего, но сейчас купеческое судно потихоньку отставало от своих грозных провожатых и отваливало в сторонку. Хорошо серой пташке устраивать своё маленькое жилище между сплетёнными сучьями орлиных гнёзд, но берегись ветра, вздымаемого слишком мощными крыльями! Пузатый кнарр торговца пробороздил килем песок поодаль от главных причалов. О небывалой встрече с вендами путешественники станут рассказывать детям и внукам, однако не дело скромным купцам путаться под ногами у великих мужей. Боязно подле знаменитых и грозных вождей, а уж когда они сходятся – и подавно. Мало ли ещё, чем кончится дело!
Твердислав Радонежич, боярин ладожского князя Вадима, стоял на носу первого из двух краснопарусных кораблей и, хмурясь, смотрел на приближавшийся берег. Уже был хорошо виден город; показалась и крепость, обнесённая ровным кольцом защитного вала. Твердислав различил даже, как раскрылись ворота и выпустили важных, неторопливо ехавших всадников. Боярин вгляделся, пытаясь распознать между ними вождя. Он никогда не встречался с Рагнаром Лодброком, но не сомневался, что сразу узнает его, как только увидит. Даже издалека.
Твердислав – Твердята Пенёк, как за упрямый норов прозывали его ближники – возглавлял нарочитое посольство, отправленное в Роскильде великими и светлыми князьями, Вадимом и Рюриком. Не было ныне большой приязни между двумя ладожскими вождями, пришлым и коренным, вот-вот рассорятся вдрызг. Твердислав Радонежич служил ещё батюшке своего князя и любил храброго Вадима, как сына. Оттого волновался: сумеет ли без него молодой князь смирить гордое удальство, сохранить пошатнувшийся мир с Рюриком и чадью его? Одно добро: все уважали Твердяту, и словене, и варяги. Сам Рюрик не счёл за обиду поставить его над общим посольством, а своего воеводу, Сувора Несмеяныча – тоже словенина по крови – дать ему в помощь. Так они и подходили, завершая долгий путь, к причалам Роскильде: Твердислав – на носу, а Сувор – на том же корабле у руля. Воевода родился в Ладоге, но ещё юнцом уехал к варягам и там, на службе у Белого Сокола, обратился душой к мореходному делу. Пенёк медленно улыбнулся в бороду, вспомнив причину, погнавшую Сувора из дому: ох и лютыми парнями они были тогда!.. Теперь всё улеглось, оба вырастили детей и редко поминали о прошлом соперничестве, по крайней мере вслух. Твердята оставил сражения, сидел у Вадима среди думающих мужей. Поседевший Несмеяныч князю своему служил по-прежнему больше острым мечом, нежели мудрым советом, как пристало степенному летами боярину. Вот он и вёл сюда корабль через бурное море. А выговаривать замирение с Рагнаром станет всё-таки Твердислав, и так тому и следует быть…
Пенёк напряг зрение и рассмотрел-таки на берегу Рагнара Кожаные Штаны. И вдруг заволновался, точно безусый отрок, которого впервые отправили одного на вороп. Так, что рука сама потянулась к груди, под корзно и расшитую суконную свиту – к оберегам, висевшим на плече около тела. Боярин нахмурился, стесняясь собственного волнения. Переменил уже начатое движение и ограничился тем, что поправил на шее гривну – дорогую, серебряную в позолоте, княжий подарок. Вспомнил, что позолота на витом прутке местами начала блёкнуть, стираясь, и ещё больше свёл кустистые свирепые брови. И обернулся проверить, как дела у второго корабля, шедшего позади. На том корабле, между прочим, старшим был тоже Вадимов кметь – Замятня Тужирич. Твердислав отыскал глазами знакомую плечистую фигуру, уверенно маячившую на носу лодьи. Таков был Замятня, что кони порою шарахались от его взгляда, да и большой любви к нему Пенёк не питал… а на душе потеплело. Хоть и понимал про себя – случись что, не спасут и три таких корабля.
Твердислав опять повернулся в сторону берега. А пока поворачивался, заметил чаек, с криком и дракой клубившихся над чем-то в воде. Не смотри!– словно кулаком в бок толкнуло боярина. И, как часто в таких случаях происходит, он вгляделся с жадным, болезненным любопытством.
И увидел утопленника, качавшегося в серых волнах. Прожорливые птицы успели выклевать глаза, изувечить лицо. Казалось, безгубый рот скалился в зловещей ухмылке, глумясь над помыслами и надеждами ещё не ушедших с земли…
Вот тут уже Твердислав Радонежич запустил пятерню под свиту и плащ, потной горстью сжал обереги: Даждьбог Сварожич, господине трижды светлый, не выдай! Оборони!..
Бог Солнца услышал. Впереди, возле хмурого небоската, словно мечом прорубил тучи узкий солнечный луч. Твердята приободрился, запретив себе вспоминать много раз виденное: так бывает – гибнущий воин успевает узреть мелькнувшее знамя, внять знакомому голосу рога… И умирает с мыслью о том, что помощь пришла.
Фиорд, укрывший Роскильде, изобилует неприметными бухточками и песчаными островами. Речки, впадающие в фиорд близ его вершины, разбавляют солёную морскую воду, так что местами вдоль берега стеной стоят шуршащие камыши. Легко здесь затеряться, а не знавши – и заблудиться.
Маленькая узкая лодка, направляемая уверенными руками, легко скользила в мелкой воде, и дикие утки без лишней спешки отплывали с дороги: чувствовали, что сидевшему на вёслах недосуг было охотиться. Мачта и свёрнутый парус лежали на дне лодки; человек грёб быстро и вместе с тем осторожно, время от времени оглядываясь через плечо. Так поступает тот, кто не желает к себе чужого внимания. И кажется людям, что вряд ли стоит ждать добра от такого пришельца.
Но даже если бы кто видел приплывшего на маленькой лодке – затаившийся наблюдатель вряд ли сумел бы сказать про него нечто осмысленное. Только то, что чужак был определённо опытен в море и куда как вынослив. И ещё: он был воином. Об этом внятно говорил длинный меч, лежавший на лодочной банке как раз под рукой у гребца. Человек был в затрёпанной и не слишком чистой одежде из кожи и простого некрашеного полотна – ни дать ни взять обычный небогатый рыбак либо вовсе чей-то слуга. Вот только слуги и рыбаки не носят с собой такого оружия; им хватает луков, копий да ещё ножей в поясных ножнах. Мечи им ни к чему.
